Дом один по Фолгейт-стрит – еще более трагическое место, чем я себе представляла.
Я воображаю труп девушки у подножия гладких каменных ступеней, из проломленного черепа по полу растекается кровь. Коронер, конечно же, прав: эта лестница несусветно опасна. И почему, получив тому столь жуткое подтверждение, Эдвард Монкфорд не сделал ступеньки безопаснее, не поставил, скажем, стеклянный барьер или какие-нибудь перила?
Но, разумеется, я сама знаю ответ. Мои дома предъявляют к людям требования, Джейн. Я не считаю их непереносимыми. Где-нибудь в условиях договора наверняка сказано, что жильцы дома пользуются лестницей на свой страх и риск.
– Джейн? – Это Трейси, наш офис-менеджер. Я поднимаю голову. – К тебе пришли.
Она немного взволнована, даже разрумянилась.
– Представился Эдвардом Монкфордом. Должна сказать, очень хорош собой. Ждет внизу.
Он стоит в крохотной приемной, одетый примерно так же, как во время нашей первой встречи: черный кашемировый пуловер, белая рубашка апаш, черные брюки. Единственная уступка промозглой погоде – шарф, повязанный на французский манер, скользящим узлом.
– Добрый день, – говорю я, хотя на самом деле хочу спросить: как вас сюда занесло?
Когда я вошла, он изучал плакаты «Надежда есть» на стенах, но сейчас повернулся ко мне.
– Теперь все ясно, – мягко говорит он.
– Что именно?
Он указывает на один из плакатов:
– Вы тоже потеряли ребенка.
Я пожимаю плечами: да, потеряла.
Монкфорд не говорит сочувствую или другой банальности из тех, что говорят, когда сказать нечего. Он просто кивает.
– Я бы хотел пригласить вас выпить кофе, Джейн. Я не могу перестать о вас думать. Но если я тороплю события, так и скажите, и я уйду.
Всего три коротких предложения, но в них столько допущений, столько вопросов и откровений, что я просто не успеваю осмыслить их все. Однако первой в голове проносится мысль: я не ошиблась. Это взаимно.
А второй – еще тверже: хорошо.
– И вот я окончила Кембридж. Правда, выпускников факультета истории искусств ждет не так много вакансий. Сказать честно, я не очень задумывалась над тем, чем займусь после учебы. Была, конечно, практика в «Сотбис», но в работу она не превратилась, потом я работала в паре галерей, называлась примерно «старший арт-консультант», но самом деле была просто титулованной секретаршей. Потом меня как-то прибило к пиару. Начинала в Вест-Энде, работала с медиа, но во всей этой Сохо-тусовке мне всегда было не по себе. Мне нравилось в Сити, там публика как-то попроще. Честно говоря, мне и деньги зарабатывать нравилось, но работа была интересная. Нашими клиентами были крупные финансовые компании – им пиар был нужен не для того, чтобы их названия попадали в газеты, а для того, чтобы они туда не попадали. Я заговорилась.
Монкфорд с улыбкой качает головой.
