важной птицей,Желанной и в столице.
За мной открыл охоту,
Весь криминал повсюду.
Шлёт мафия пехоту,
Израиль – Чуду—Юду.
Триады настигают,
Каморра на пороге,
Якудзы набегают,
Сверкают в беге ноги.
Но, только я не дамся,
Всё – для страны и точка.
Андрюшеньке отдамся,
Пускай родится дочка.
А там, глядишь, и внучка,
Мы – без дурных привычек.
Десяток, а не штучка,
В день золотых яичек!
Нет, нам не быть святыми,
Андрюха яйца носит?
Пусть станут золотыми,
Народ валюты просит!
Наймём мышей поболе,
Что б яйца колотили.
И заживём на воле,
В могуществе и силе.
В суде
А на чёрной скамье, на скамье подсудимых
Кот Матроскин сидел и о чём-то вздыхал.
Сколько их вот таких, в жизни очень ранимых,
За кусок колбасы строгий суд припахал?
Мама Кошка, прости, лью горючие слёзы,
Я сижу ни за что, и ликуют враги.
Доберманов тычки, конвоиров угрозы,
Бутербродов здесь нет, но скрипят сапоги.
Значит скоро этап, жизнь по вечному кругу,
Пересылок огни, да чифира навар.
Жалко Мурку мою, в жизни вольной подругу,
Да гитары надрыв, среди водки и шмар!
Мама, мама моя, знаю в старом платочке
Побежишь за вагоном, несущимся вдаль.
Верь, что здесь не конец, нет поставленной точки,
Я обратно вернусь, и, ваще, «нох айн маль!»
Поцелуй до обрученья
Сколько бы верёвочке по земле ни виться,
Всё равно рекомое завсегда случится.
Девочки-красавицы, строгие и гордые,
И на вас находятся мальчики упёртые.
Мефистофель старенький жил не по учебникам,
Мол, до свадьбы ты ни-ни, жизнь сверяй по требникам.
Много его слушали Фауст с Маргаритою?
И плевать, что кончен бал, стала жизнь разбитою.
Может, по Есенину, целить в жизнь без промаха?
Ведь оно действительно, «отцветёт черёмуха!»
Или всё ж себя хранить в строгом воздержании,
Что б до свадьбы отложить мужика касание?
Я вам честненько скажу, всё тут в воле случая.
Как навалится любовь, девку жизнью мучая,
То по жизни и решай, дать ли волю пламени,
Иль на свадьбе показать простынь вместо знамени!
Баллада
Старый рыцарь седой пел балладу печали,
Спали слуги и кот, шёл двенадцатый час.
Только где-то вдали псы на воле рычали,
А камин прогорел и внезапно погас.
Колыхались во тьме, всё темнели портьеры,
По углам улеглась синеглазая мгла.
Не поднимутся в сёдла его кондотьеры,
И в поход не уйдут на лихие дела.
Да и дев больше нет, что любили и жили,
С ним делили постель, а порой
