не выкатит
спелую дыню рассвета.
Серого утра
потёртый овчинный кожух.
Сонный трамвай —
как осколок цветастого лета.
«Зима явилась на пороге…»
Зима явилась на пороге:
снегами подпоясан стан.
И взгляд её – холодный, строгий
блестит, как острый ятаган.
Желание жить
Холодно. Снег. Непроглядная стынь.
А на изогнутой мёрзнущей ветке —
сливы, как яркие платья кокетки,
лета прошедшего спелая синь.
Жертва, безумие или же рок?
Логика меркнет, тускнеет витийство.
Выцвели, вызрели вроде бы в срок
и – откровенное самоубийство?
Или желание редкое жить,
даже замёрзнув на сгорбленном древе?
Только бы вместе с листвою не сгнить
и не исчезнуть в прожорливом чреве!
В этом – стремление их естества.
Что им суровость снегов оголтелых!
Это не фарс и не суть озорства,
а безрассудная праведность смелых.
«Утро дарит пушистым снегом…»
Утро дарит пушистым снегом —
снова сыплет январь благодать.
А до рощи безлисто-пегой
по тропинке рукой подать.
Снегирей и синиц обитель
поменяет теперь наряд:
ей к лицу белоснежный китель
и рябин краснощёких ряд.
Продиктован природе свыше
этот яркий изящный стиль.
Вновь танцует метель по крыше
свою пламенную кадриль.
Построждественский снегопад
Ночью опять ворожил берендей,
снега насыпал на землю, на ветки.
Стройные ели – лесные кокетки —
в белых салопах до самых бровей.
Светлая сказка. Весь мир – тишина.
Крыши домов, словно в сахарной пудре.
Лопнула в небе метели струна —
посеребрила кустарника кудри.
Пышных мехов полотно раскроит
тропок протоптанных первосвященство.
Время, снимай скороходы свои,
вместе давай окунёмся в блаженство.
Весна не торопится
Ночью -2-4, днём 0 °C, ветер, облачно, временами снег, местами метель.
Весна не торопится, радость пригрелась в сугробах,
а счастье оглохло навечно от стыни небесной,
деревья чернеют в истёртых поношенных робах
на самом краю необузданной грусти воскресной.
Вновь лес ощетинился иглами дремлющих сосен,
проталины съежились, кутаясь в снежную вату.
Весь этот
