может получиться этой зимой, понимаешь, в том году, говорят, «ленинский» призыв. В морфлоте – четыре года, а так – три. Лучше бы меня забрали в декабре. Чего тянуть кота за хвост. Всё равно заберут.
– Галочка из Москвы вчера письмо прислала. Вот люди интересно живут.
– Коршикова? Я их путаю с Березняковой. Кулижский тоже письмо прислал.
– Что пишет?
– Что живут интересно.
– Да-а… В Москве, в Ленинграде…
– Ленинград лучше Москвы. Мой любимый город.
– Точно.
– Хотя хуже Горького ничего быть не может.
– ?
Кашляет. Жутко.
– Как ты простыл…
– Да… Климат ничего, но в Горьком я долго быть не могу. Увижу всех своих друзей скоро…
– Домой бы сейчас…
– Ты хочешь домой?
– Странный вопрос. Я всё равно поеду раньше каникул. Ты только маме ничего не говори, ладно? А то начнётся – как это? пропускать занятия?
– Нет, у меня родители говорят – поступай так, как считаешь нужным.
– Это все так считают…
– Да… Здесь останавливается восьмая маршрутка?
– Вон «пятьдесят первый» идёт.
Достаёт мелочь.
– Ну, передавай там всем привет. Счастливо тебе.
– Тебе тоже.
Побежал. Смотрю вслед. Входит в автобус. Ухожу.
Как недавно писал Саша с Ямайки – «лубоф-ФФ»…
Тётя Галя потом сказала —«Смотрел на тебя украдкой». Смотрел ли?
Наигранно, неестественно, глупо…
Но хороший был день.
– Если мне будут приходить письма, ты складывай их. Я не думаю, что будет большая пачка.
Такой, как вчера, как на клубе в школе.
– В Москву поступают те, кто поумнее и, если хочешь, побогаче.
– У меня в школе не получится.
– О, начинается…
– Нет, на самом деле…
Я тебе доверяю. Я ещё увижу тебя. Сейчас твой самолёт летит домой. Я рада за тебя. Я жду. Сегодня ночью снились книги Хемингуэя.
Второе сентября.
Счастье? Его шуба и моя – рядом в шкафу тёти Гали. Ключи от квартиры – у него, а мне его жалко, потому что он спит на одном матраце в холодном общежитии. А ещё в шкафу висит его костюм синий и тот, любимый, выпускной, с коричневым галстуком в белый горошек, и ещё рубашка, на кармане которой сбоку пристрочен ярлычок. А ты, Пашенька, всё-таки жестокий и бессердечный. Ведь ты же всё знаешь и… опять переставляешь мою пешку. Но я сама виновата во всём. И теперь вот сплю рядом с твоими чемоданами, как верная собака. Ну, скажи мне, – «какая же ты дура, Наташка.» Я так этого жду. Пусть письма твои приходят на Коминтерна. Пусть ты когда-нибудь захочешь встретиться со мной напоследок не из чувства такта и вежливости. Да, ты перевёлся бы отсюда, если бы это был педагогический, а не переводческий.
Где же твоя коричневая курточка?
Почему я отчитываюсь
