поедешь в Кремль или в антропологию?»
«А ты был в Кремле?»
«Нет, не был. А ты была?»
«Да».
Он, которого я обожаю и который ничего не знает об этом, сейчас стоит рядом со мной и для него наш разговор не имеет никакого значения. А для меня! А для меня?
…Возле ВГИКа были люди, мы остановились возле студии и Вова фотографировал нас-Нину, меня, Наташу и Ленку. А потом Ленка – нас с Володей. Всё было бы неплохо, но тут Ленку что-то укололо. Она подбежала к Вове, встала рядом с ним и сказала: «Фотографируйте меня!» Тут все попадали со смеху. И я тоже. Но, едва я посмотрела на него, то увидела, как он смутился и почувствовала, что тут что-то неправильно. С меня разом сошёл весь смех. Я не успела ещё очухаться, как Вова сказал: «Ну ладно, я тут с вами время теряю,» – и быстро ушёл. Вот тут-то я и высказалась о том, что мы поставили его в неудобное положение, и сами опозорились, и теперь надо извиниться. Мы с Ленкой стали спорить о том, кому извиняться. Она вся как-то сникла, шла до самой гостиницы и всё время угрюмо повторяла, что это она виновата и извиняться будет сама.
В вестибюле гостиницы мы сели, и я спросила, как мы обе будем извиняться и что говорить. Можно, например, сказать, что вышла очень некрасивая ситуация.
Тут открылась дверь, и вошёл Климов. Ленка подозвала его и сказала: «Извини, такая ситуация вышла неудобная.» Он ответил, что ничего не заметил и вообще всё забыл и ни на что не собирался обижаться.
Вечером собрались в четыреста двадцатом номере, девчонки показывали тряпки, кто какие купил. Было противно сидеть среди этих барахольщиц.
Перед отъездом решили опять позвонить Климову, но всё попадали на Кулижского. Потом Ленка что-то расхотела говорить с Климовым. Разговор не клеился и между нами.
Вот и Казанский вокзал. Будто не уезжали…
…Дома, как я и ожидала, состоялся разговор с мамой. Я чувствовала себя ничтожеством. Потом я мыла пол в кухне и ревела, а в комнате пел Высоцкий, и от его песен я ревела ещё больше. В голову лезли дурацкие мысли: уеду в Горький, никого не буду видеть, начнётся война. Нас, как специально, в то время часто водили на экскурсии в бомбоубежище…
Потом я позвонила Ленке. Хорошо, что есть телефон!
Я вспомнила, как она говорила мне в поезде: «Ну чего ты, такая большая и такая глупенькая», а я сидела, уткнувшись в её плечо и рыдала. Она отдала мне все свои носовые платки.
Хочу уехать отсюда! Последние каникулы, а я подгоняю время.
Москва и девчонки будут как доброе воспоминание.
Когда мы уезжали из Москвы, Ира Седова просила таблетка от головной боли. Спросили, кому. – «Павлику. У него лоб такой горячий» (неужели потрогала?) Паша прошагал через сумки, перешагивая всё на своём пути, и Светка спросила у него: «Паша, это отчего у тебя голова горячая?» – «От любви», ответил он.
Паше домой тоже позвонили, лежит с температурой.
Хочу в школу – увидеть их всех.
Разве
