был Паша!
Вечером к нам в номер пришли все семиклашки.
Моя любимица Лена села на телефон и началось…
Было решено звонить Климову. Она выдала себя за ленинградку, спросила, где живёт собеседник, как у него дела в городе с бензином, она водит машину – что истинная правда… Спросила, говорит ли он по-английски – «Неважно? —Я тоже», попросила о дополнительном звонке через два часа, ей ответили, что к нему придут друзья и подруги.
Она много чего наговорила, мы кругом катались от меха, а Ленка время от времени говорила «Минуточку», зажимала телефонную трубку носовым платком и сама давилась от смеха.
Мы все добросовестно два часа дежурили возле телефона до тех пор, пока не захотели спать. Всё равно на звонки никто не отвечал, девчонки ушли к себе, а мы с Ниной болтали до двух часов ночи. В Третьяковке, помнится, случился один странный эпизод – в каком зале ни оказывались мы с Ниной – везде появлялся Паша, во всех уголках появлялся он, как будто ходил следом, и вдруг Нина сказала: «Пойдём пока лучше вон там посмотрим» – и увела меня. Мне кажется, из-за него…
Двадцать третье марта.
На Ваганьково мы бежали, не шли. Я спешила войти до девятого класса и прямиком – к могиле В. Высоцкого… В зелёных сосновых ветках с шишками было четверостишие:
«Ты жил, играл и пел с усмешкой,
Любовь российская и рана.
Ты в чёрной рамке не уместишься.
Тесны тебе людские рамки».
Паша снял шапку, стоял слева от простенькой ограды и переписывал эти строки.
А я запомнила. Нина переписала тоже.
Потом были на могиле Сергея Есенина. На обеих могилах положили цветы… На обратном пути снова задержались у могилы Высоцкого… Паша снова снял шапку, подошёл ближе и долго стоял там.
Приехали с Васильевым – сопровождающим, отцом одной из учениц – на ВДНХ. Пока он где-то ходил, все поразошлись. Мы с Ниной тоже пошли – на лавочку.
Лавочки сделаны в ограде так, что, пока не подойдёшь, не увидишь, кто там сидит.
На первой лавочке сидел Климов с девочками. Подходя ко второй, я увидела ноги мальчишек и сказала: «Там сидят, тоже занято».
А Нина сказала: «Курят».
Я шла мимо, делала независимую морду и заставляла себя не смотреть, но не удержалась. Мне резануло глаза. Я ожидала всего, но только не этого. Я никогда не представляла себе его с папиросой в руках – не то чтобы в зубах. А он сидел именно так,
Немного вполоборота, а в руке белела папироса.
Мы с Ниной сели на следующую лавочку, и я поделилась с не своими мыслями. И тут же
Пожалела, что поделилась. Она сказала: «Я тебя не понимаю. Ну и что?»
…А потом, через пять лет, он будет сидеть с папиросой в моей комнате в общежитии, и меня уже не будет шокировать этот факт, но я по-прежнему буду говорить ему об обратном…
«Я
