доспехи, и меч у него был простой, и бляшки на портупее были медными. И выглядел он моложе своих товарищей – лет двадцать пять ему можно было дать, никак не более того. Лишь опытный взгляд по некоторым признакам мог определить, что этот юнец держится в седле, пожалуй, лучше своих спутников: прямая и расслабленная спина, локти красиво прижаты к телу, повод в постоянном контакте со ртом лошади, носок смотрит вверх, а пятка – вниз. По внешнему же виду он походил на ординарца центуриона или префекта конницы, того рослого, бывалого и мужественного командира, который находился в центре кавалькады.
В ответ на приветствие первосвященника лицо этого якобы ординарца капризно скривилось. Юный римлянин сперва прищурился, затем поднял брови так сильно, что шлем сдвинулся к затылку, вытянул вперед руку с факелом, словно хотел получше разглядеть стоявших перед ним пешеходов, и на ломаном греческом воскликнул:
– Аристарх? Это ты? Ты что тут делаешь, радетельник римлян?
Тот, кого он первым заметил и к кому обратился, просиял весь от радости, рванулся вперед из-за спины отца Натана и хотел было что-то сказать, но вовремя спохватился, испуганно посмотрел на первосвященника и закрыл рот.
А римский солдат продолжал разглядывать иудеев и восклицать удивленно и радостно, но с той же капризной миной на лице:
– И ты, Натан? Какое… – Римлянин замялся, подыскивая нужное греческое слово, а потом произнес то, что отыскалось: – Какое столкновение!
Отец Натан тут же выступил вперед и поклонился.
– И рядом к тебе… Точно! Самый саган! Амос – начальник храмовной стражи, – продолжал узнавать людей и коверкать греческий язык капризный юноша.
Квадратный Амос также поклонился отрывисто и сурово. А всадник вдруг перестал щуриться, морщить лицо и тихо сказал, на этот раз по-латыни:
– Не может быть. Иосиф. Сам первосвященник иудейский стоит у меня на пути.
Юный римлянин улыбнулся. И очень милой была его улыбка, от которой на щеках появились две ямочки.
– Это я, Пилат. А вместе со мной отец Амос и отец Натан. Ты не ошибся. И все мы тебя приветствуем и очень рады тебя видеть, – сказал Иосиф Каиафа, первосвященник Храма.
Пилат, продолжая симпатично улыбаться, сначала передал факел рослому центуриону, затем долгим взглядом окинул Город; с любопытством оглядел Яффские ворота, возвел очи к возвышавшемуся над ними дворцу Ирода Великого, скользнул глазами вдоль городской стены сперва направо, затем налево и лишь тогда произнес по-гречески:
– Я всех вас также приветствую.
Эту фразу префект произнес без единой ошибки, с отменным выговором и произношением.
И тут же римские всадники, словно по команде, ударили кулаками в щитки на груди и выбросили руки в приветственном жесте.
Пилат перестал улыбаться и обиженно спросил по-латыни:
– Значит, встречаете?
– Боже упаси! – удивленно воскликнул
