под охраной Господа Бога. В Святом Городе – особенно.
Пилат улыбнулся и сказал по-латыни, словно к самому себе обращаясь:
– Странный человек. На одного своего Бога надеется. А меня, у которого множество богов и богинь, заставляет ездить в окружении конной охраны. Кто его учил математике?
А потом добавил по-гречески, нежно глядя на первосвященника:
– Спасибо, что проводил, Иосиф. Завтра жду тебя в наше обычное время. – И тут же встревоженно добавил: – Ведь завтра еще можно нам встретиться? До праздника еще далеко?
Задумчиво глядя на Пилата, Каиафа произнес на хорошей латыни:
– Прощай, владыка. Завтра, как обычно, буду у тебя с докладом. А теперь позволь пожелать тебе спокойной ночи и приятных сновидений.
– Пока-пока, – махнул рукой префект и направился к входу во дворец, сопровождаемый кавалькадой из девяти лошадей и восьми всадников.
Глава шестая
Вошел
Шестой час вечера
Словно приколоченный к фиолетовой тверди неба, над Храмом сверкал огромный и круглый щит луны. Казалось, его сделали из того дешевого и слишком желтого золота, которое в изобилии привозят из Аравии. Эта маревая желтизна струилась над крышами Храма, не касаясь их и не проливаясь на террасы. Она лишь слегка просачивалась сверху в портики Хасмонейского дворца, обтекала колонны и статуи ипподрома и всей своей мощью обрушивалась на площадь перед дворцом Ирода Великого. Будто для того этот лунный щит водрузили и зажгли, чтобы он освещал каждый камень на площади, упирался в зубчатую стену, заставляя ее, и без того громоздкую, еще сильнее расползаться вширь и ввысь.
Слева и справа в стене были ворота, а в центре – массивная кованая дверь, к которой вела широкая каменная лестница.
Как только Пилат пошел к лестнице, центурион и двое всадников соскочили с лошадей, гулко ударив сапогами о гладкую булыжную мостовую, и поспешили за префектом.
Стоило Пилату ступить на лестницу, как открылись левые ворота, оттуда выскочили солдаты и побежали к всадникам.
Легко и молодецки подпрыгивая на каждой ступени, префект взбежал по лестнице. И не успела его нога коснуться последней двенадцатой, ступени, как дверь в стене открылась и пропустила внутрь его и трех охранников.
На иудеев, оставшихся стоять на площади, никто не оглянулся.
Пятеро кавалеристов тоже спешились, отдали своих лошадей выбежавшим из левых ворот солдатам, а сами направились к лестнице и встали так: двое – по краям нижней ступени, один – в центре шестой ступени и еще двое – на верхней площадке возле двери, причем один из верхних потянул за кольцо и затворил дверь.
По ту сторону двери луны не было, так как ее заслоняла дворцовая стена. На двух треножниках в чашах горел огонь. И в свете этого огня лицо Пилата сразу же изменилось: голубые глаза стали будто черными, на лбу появились морщины, и от этих морщин скривилось и словно постарело все лицо. Давешний молодой
