Зяблик повернул назад. – С тросточками ходить, как слепые?
– Возможно, со временем мы научимся отличать доступные измерения от недоступных. То, что Вера Ивановна назвала дырками в сыре, наверное, и есть те самые открытые для трехмерных существ пространства.
– Все это хорошо, но только что мы есть и пить будем? – Зяблик выглядел как никогда мрачно.
– Искать надо, – пожал плечами Цыпф. – На ощупь, на вкус. Помните, как мы в Эдеме искали?
– Я, между прочим, ту стенку невидимую даже лизнуть не побрезговал, – сообщил Зяблик.
– Ну и как?
– А никак. Холодная, твердая и без вкуса.
– Рисковали вы, братец мой, своим языком, – усмехнулся Смыков. – Очень рисковали.
– А мне он без особой надобности. Это ты только у нас мастер языком работать.
– Язык человека создал, – сказал Смыков наставительно. – Не только труд, но и язык. Так у основоположников сказано.
– Засунь ты своих основоположников знаешь куда? – разозлился вдруг Зяблик. – Человеку от языка больше вреда бывает, чем пользы. Не хочу приводить примеры исторического, так сказать, масштаба, но за свою жизнь скажу. В городе Борисове гоняли нас, зеков, на лесозавод, шпалы пилить. Каждая бригада норму имела. И если ее не потянешь, начальство могло пайку урезать. Вот взялись мы с напарником за очередную заготовку. Обработали ее как следует, а смена, заметьте, к концу подходит. Вдруг я усекаю, что с одного торца у шпалы как бы гнильца имеется. Ткнул гвоздем. Вроде неглубоко, по палец. Хрен с ним, думаю. Отшарашил я на циркулярке восемь сантиметров, да и сказал при этом: «Для советской власти сойдет. Никто и не заметит. Это же шпала, а не член». Наутро меня прямо с развода – бац – к оперу. Так и так, говорит, плохи твои делишки. Гони чистосердечное признание о вчерашнем акте саботажа. И еще Бога моли, чтобы тебе политические мотивы не пришили. Две недели следствие шло, а потом мне прямо в зоне приговор вынесли. Добавить восемь месяцев с изменением режима содержания. С общего на строгий. По месяцу за сантиметр деревянной чурки. А на строгом режиме ты полосатую робу носишь, на которой напротив сердца с обеих сторон белые мишени пришиты. Чтоб охра в случае чего не промахнулась. А во время работы ни стоять, ни ходить не положено. Все только бегом. Кирпичи таскаешь бегом. Бетон – бегом. И все это за миску баланды и полбуханки черняшки. Ноги протянуть очень даже просто. Я только тем и спасся, что через три месяца осколочный перелом бедра заработал. А все из-за собственного языка.
– Пример яркий, однако для нашего случая нехарактерный, – поморщился Смыков. – В условиях законности и порядка длинный язык действительно может навредить репутации его обладателя. А в творящемся ныне бардаке каждый волен чесать его как кому заблагорассудится. Чем вы, братец мой, кстати и занимаетесь.
Лева, большой любитель Зябликовых баек, на этот раз пропустил мимо ушей почти весь его рассказ.
Все еще являясь лучшими глазами ватаги, он в это время внимательно следил за одной из мошек,
