пред тобой.Наступай же, недотрога,
мне на сердце болью новой
и иди, смеясь и плача,
в то, что счастьем назовут
Дирижёр
«Стихам, наверное, дано
лишь с музыкою единенье…»
Тело тубы золотело.
Теплый голос тек по телу.
Но коричневые скрипки
настояли на своем.
Дирижер, как сумасшедший,
весь умчался в нервы женщин.
И клубок их тел кишащих
был не вообразим и нем.
То одна, а то другая,
умирая и рыдая,
становилась на колени —
окунуться в шалость туб
(Как протуберанцы!)
Отстраненный и жестокий,
наплевав на кривотолки,
он скалою возвышался
над волною алых губ
Музыкант
Натруженные пальцы
по клавишам стучат.
Веселые мерзавцы
приветствия кричат.
Скользит по глупым лицам
необратимый взгляд.
Двоится и троится
их беспокойный ряд.
Ты их властитель грозный,
расплавленных умов.
Терзаешь свой нервозный
изверившийся мозг.
Искусством освещаешь
кабацкий полумрак
И тратишь не смущаясь
свой гений за пятак.
А там, в углу, за стойкой,
то говорлив, то нем.
Как на больничной койке
седой старик сидел.
Его кривились губы
насмешливостью злой.
И сквозь гнилые зубы
сочился звук густой.
Он кашлял и кудахтал —
не та мол молодежь.
Вот эдак завтра жахнет
и в атом перейдешь!
И ничего не будет —
пустыня и вода…
Все это было люди —
сто тысяч лет назад.
Трещина
Хлестало мрачно время
из трещины пространства.
И женщина входила —
луч света и коварства.
И было как-то странно,
что я так одинок.
Хотелось рваной раной
разверзнуться у ног.
Невыносимой лаской
свой укротить огонь…
Она прошла с опаской —
попробуй только тронь.
И было как-то больно,
что я так некрасив.
Хотелось своевольно
весь мир преобразить.
Но трещина замкнулась
навеки, навсегда…
Я видел это чудо!
И мне сказали: Да!
Жажда
«Не ходите по солнечным зайчикам —
им ведь больно»
Приглашение
Заходите, заходите!
Будьте здесь как дома.
Посидите, посмотрите
Как тут все не ново.
Не беда, что грязь у вас
На ботинках модных.
Начинаю
