я видел, что комната вдруг наполнилась светом, и в нее вошла прекрасная женщина, в голубом платье, покрытая драгоценными каменьями, подошла к моей кровати, наклонилась, положила голову около моего лица, поцаловала меня в лоб и исчезла: губы у неё были ледяные, и холод охватил меня… Хочешь знать, Беатриче, на кого была похожа эта женщина? На портрет нашей матери, который висит в большой зале. Мне все говорит о смерти. Разве я не чувствую, что таю как свечка!
В эту минуту прилетела птичка и присела отдохнут на перилах террасы: севши, она принялась вертеть головкой во все стороны, точно боялась, чтоб её не спугнули; потом успокоилась и начала прыгать и клевать носиком; наконец посмотрела на дитя, запела, подняла крылышки и улетела.
– Ах, если б я мог полететь за нею, воскликнул Виргилий. Она верно знает своего отца, и верно мать смотрит из гнезда и ждет её возвращения. Мать моя! мать моя! Беатриче, скажи мне, где теперь наша мать?..
– Наша мать? Она там – в раю.
Я знаю, душа её там, со святыми: но я желал бы знать, в каком месте ее похоронили? Можешь ты показать мне, Беатриче? Граф никогда не позволял водить меня на гробницу матери.
Беатриче, желая переменить тяжелый разговор, встала и, исполняя желание дитяти, посадила его на перила террасы и перевесилась всем телом вперед.
Солнце закатывалось и посылало земле, на прощаньи, своя последние, грустные лучи. При каждом потухающем луче, представлялось новое чудо: краски делались все нежнее и слабее, как звук песни на поверхности воды. Шпили колоколен, верхушки гор, отдаленные тучи, казалось, старались удержать последний, трепетный луч, – так с балкона или с пригорка, машут путешественнику белым платком, до тех пор, покуда фигура его не сольется с вечерней темнотой… О Боже! он сейчас исчезает! Глаза матери, потемневшие от слез, уж не различают его более; она вытирает их своим покрывалом, в надежде еще различить его вдали, напрягает их еще с большей силой… увы! сын её исчез: – когда-то она увидит его вновь? Таинственные голоса неба и земли шептались между собою: растения, воды испускали чуть слышные вздохи…
Беатриче наклонилась над перилами, говоря:
– Там, далеко, вон за этими горами, есть земля, которую мать принесла в приданое Франческо Ченчи: там есть церковь святых Петра и Павла. В этой церкви, в мраморной гробнице, направо от входа, лежит тело нашей дорогой матери.
От движения тела Беатриче, медальон и спрятанное на груди письмо упали в сад.
– Боже мой, моя тайна! вскрикнула молодая девушка пронзительным голосом, с зардевшимся от стыда лицом.
Франческо Ченчи, спрятавшись в лавровой беседке, давно не опускал глаз с детей и, казалось, хотел отравить их своим взглядом. Только что он увидел упавшее письмо и медальон, он кинулся, чтоб поднять их, но не так скоро, как ему желалось бы, потому что больная нога служила ему помехой. Беатриче бросила на него взгляд, исполненный ужаса, и с отчаянием повторила два раза:
– Моя тайна! моя тайна! Я отдам жизнь свою тому,
