грехи, которые делаются ради её. Простит, не бойтесь, простит; что-вы думаете, что свет войдет на выворот? Не садитесь на ветку, как перелетные птицы. Женщины, чаще чем вы думаете, пугают полицией, чтоб испытать храбрость любовника. В Спарте для того, чтоб иметь жену, надо было похитить ее; и я не нашел ни у одного из историков жалоб на это со стороны жен. Ерсилия небось не любила Ремула? Нам ли римлянам пугаться похищения, когда мы сами родилась от похищенных сабинянок?
Смущенный юноша, сбитый с толку всеми этими доводами, находился в положении человека, которого тащут вниз по скользкой горе.
Алчность всегда ходит с карманами, набитыми ватой для того, чтоб затыкать ею уши совести и не давать слышат своих собственных воплей. В порыве страсти, молодой человек бессознательно воскликнул:
– Как же мне поступить? Я не гожусь на это. Я не знаю, с чего начать. Где найти людей, которые бы решились из-за меня на такое роковое дело?
Граф подумал, что не подать помощи молодому человеку, значит бросить его посреди дороги; притом же у него в голове мелькнула и другая мысль, которая заставила его присовокупить:
– Для чего ж друзья, на свете? в этом деле я могу услужить вам, если только меня не обманули глаза. Говоря это, он половил к двери залы, открыл ее и позвал:
– Олимпий!
Подобно тому, как гончая собака подымает морду на зов охотника, мужик вскочил на нога и, с грубою фамильярностью, ответил;
– А-га, эчеленца! вы вспомнили наконец, что я существую за этом свете и, ворча себе под нос прибавил; – наверное хочет отправить кого-нибудь за тот свет.
– Поди сюда.
Когда Олицпий вошел в комнату, чувство порабощения, которое овладевает и самыми наглыми плебеями, при виде богатого убранства господских палат, заставило его снять шляпу, при чем его черные густые волосы рассыпались по плечам и смешались с бородою, сделав его похожим за аллегорическое изображение реки, увенчанной тростником. Его резкия черты лица казались выточенными из камня; впалые глаза, налитые кровью, с торчащими над ними бровями, более всего походили на волков в берлогах; голос у него был хриплый и резкий.
– Вы все еще живы, а? смеясь, спросил его граф.
– Э! это просто чудо. После последнего убийства, которое я сделал для вашего сиятельства…
– Что ты бредишь, Олимпий? О каких так убийствах? или об убийствах тебе снится?
– Мне снится? по вашему приказанию и за ваши деньги, и ударив своей огромной рукой по конторке он прибавил: – вот здесь вы мне отсчитали золотом триста дукатов, и это было не иного; – но так и быть, я ими удовольствовался, и об этом и говорить нечего. Коли мало взял, мой и убыток. Здесь…
Но граф и руками и глазами делал ему знаки, чтоб он перестал говорить об этом неприятном предмете.
– А! так это другая пара рукавов, продолжал невозмутимо мужик: – вам было предварить меня во время. Я думал, что мы между
