воспринимали папины слова:
– Ну, а что было дальше, вы узнаете завтра.
И сегодня сказка закончилась теми же словами. Пришлось опять идти мыться перед сном. Мама увидела розовые пятна на моих руках и ногах и всполошилась.
– Опять, что ли, у Алёши началась аллергия, – говорила она папе на кухне. На что тот ей ответил:
– Посмотрим завтра. Если пятна не пройдут, то отвезу его с утра к Собанову.
Сердце моё так и обмерло. Точно: лупить будут.
Я долго ворочался с боку на бок, представляя завтрашнее разоблачение.
Но утром у меня никаких пятен не было. Мама была просто счастлива. Она только меня допытывала о том, что я ел вчера. Ну, тут моя фантазия ограничений не имела. Я знал, что мне есть нельзя:
– Цахтон с чёрным хлебом и солёные огурцы, а потом шоколадку, – не сморгнув, соврал я.
– Да что же это такое! Я же тебе тысячу раз говорила, что это тебе нельзя, – возмущению мамы не было предела. – Хочешь опять в больницу? Теперь ты уже не у Собанова будешь лежать неделю, а в городе целый месяц! И мы к тебе не сможем приезжать. Целый месяц ты там будешь один, – пугала она меня.
Нет. Туда мне точно не хотелось. И я, заканючив, пустил слезу. На маму слёзы подействовали моментально. Она немного успокоилась и назидательно внушала мне:
– Пообещай мне, что ты это больше кушать не будешь. Только хорошо пообещай. Чтобы я могла тебе верить.
Пришлось обещать всё то, что требовала мама. И это возымело результат.
– А если ты будешь выполнять свои обещания, то мы с папой, когда будем в городе, купим тебе новый альбом для марок и самые новые серии марок.
Ну, за это я вообще был готов на всё. И тогда уже я от всей души клялся, что ни за что на свете не нарушу маминых запретов.
Но пора было идти в школу. Уже стоя в дверях, я услышал, как мама говорила папе:
– Видишь, ребёнок не может самостоятельно правильно питаться. Нам нужна домработница. Она будет за ним следить. И тогда мы забудем о лекарствах и больницах.
Что ответил папа, я уже не услышал, потому что ринулся вниз по лестнице и мчался к Черёминому дому.
Вон и он. Черёма уже шёл впереди меня. Я догнал его. Запыхавшись, я выпалил:
– Ну, что? Обнаружили?
Черёма сверкнул глазами.
– Не-а! Я всё убрал и выкинул, как и договаривались, – тарахтел он. И тут же снизил голос и, оглядываясь по сторонам, прошептал: – А здорово эта штука шипела и пенилась! Что же это такое было?
– А! Не знаю, – отмахнулся я. – Наверное, какая-то химия. Забудь. И никому не говори. А то точно нам головы открутят.
И мы продолжали наш путь в школу через мост над бушующим Ардоном вдоль стройки и нашего бывшего детского садика.
Жизнь наладилась. Я выполнял данное маме обещание, приносил только хорошие отметки. Прасковья Антоновна не звонила
