замедлила влюбиться в какого-то лупоглазого и невинного кадета, приезжавшего на праздник к старой барыне в первом этаже.
Из скромности кадет всегда ходил по черной лестнице. Агаша стала ему назначать свиданья на дворе у конюшен, в сумерки; приносила ему апельсины, конфеты, даже пастилу и варенье из господского буфета. Кадет любил сладкое и пожирал принесенное с молчаливой алчностью.
И маленькая Агаша гордо рассказывала, что у нее есть «кавалер». Она думала, что первый петербургский стыд – не иметь кавалера.
За столом, у окна, далеко от плиты (кухня была просторная) сидела пожилая, полная дама в шляпке, чиновница Анна Маврикиевна. Подле нее толпилась часть ее семейства: Зойка, Олька, Лелька и Сонька. Одинаковые, малорослые девочки с хитрыми глазами вели себя не по летам сдержанно. Зойка, на вид лет двенадцати, имела решительно гордый вид. Они все давно помогали отцу и матери. Зимой на праздниках танцевали в Манеже, а все лето – в Зоологическом. В Манеже за день хорошо платили, в Зоологическом хуже, да и мазаться много приходилось, потому что девочек выпускали в виде негритят.
Анна Маврикиевна пила кофе и рассуждала о чем-то с Корвиным.
Без шинели и шапки Лаврентий Корвин был гораздо хуже. Бритые по-солдатски волосы чуть отливали бледным золотом. Узенький, маленький, тоненький, с немного кривыми ногами и смазливым лицом – он почти казался мальчиком. И в лице его было что-то детское, преданное, упрямое и беспомощное. Глуповатая задорливость у него быстро сменялась жалобным и покорным выражением губ. Он словно не знал, может ли сбыться, чего он хочет – и даже не знал, чего он хочет.
Беспрестанно желая быть небрежно молодцоватым, он поправлял пояс книзу и выдвигал грудь.
Лиза с шумом переставляла сковороды и делала вид, что – зла.
Не смущаясь присутствием Анны Маврикиевны, Корвин возобновил прерванное объяснение.
– Позвольте вас спросить окончательно, Лизавета Максимовна, решаетесь вы ехать в Гатчину на маскарад или же нет?
– Сказала я тебе – отвяжись. Мое дело! Хочу и поеду.
– Увидим это, как вы поеде!
– А не угодно ли на лестницу? Поди, подежурь там, поплачь за дверью, а то к Агаше-толстой постучись. В маскарад, знаешь, кто меня приглашал? Знаешь? Он человек свободный, не солдат, и со средствами. Захочу – завтра повенчаюсь.
– И мы не век солдатами будем. Через год и с нами венчаться можно.
– Слыхала я это.
Дверь отворилась и вошла Агаша-толстая. Днем она была не так свежа; с осени она похудела, особенно лицом; неловко сшитое ситцевое платье не красило ее.
Она мельком взглянула на Корвина и отвела глаза.
– А, гости дорогие! – приветствовала ее Лиза не без иронии. – Откуда с покупками?
– Из суровской, по дороге забежала, – ответила Агаша, пришепетывая. – Вчера я мать в больницу свезла, – прибавила она без выражения особой печали, как будто речь шла о серьезном, но обыденном
