после танцев я уходил не в читальный зал, а в укромную аллейку парка вместе с Верой.
Необыкновенно оживленная, заразительно веселая, Вера, бывая со мной в парке, любила петь, пританцовывая под собственное пение:
Я вся горю, не пойму от чего…
А потом с разбега и неожиданно, как настоящий пожар, налетала на меня, я неуклюже кружился с ней, и мне казалось, что она действительно горит, и что во мне самом гудит, бушует ворвавшееся от нее пламя. Вспышки пламени сменялись затишьями, когда она замолкала, и мы сидели на скамейке глаза в глаза. А потом она с озорством разлохмачивала мою шевелюру, вырывалась из моих неумелых объятий и снова пела:
Милый может гасить все пожары, но не может гасить только мой.
Вера начала вытаскивать меня в кино. В читальном зале мы тоже садились вместе.
…В наш последний вечер Вера была особенно оживленной, неистово веселой, но чувствовалось во всем этом что-то ненастоящее. Она спела, вероятно, весь репертуар Любови Орловой и Эдит Утесовой, плясала, кружилась, взяв меня за руки. Мы были в парке до рассвета. Потом, склонившись ко мне на скамейке, словно бы сникла, в ее взгляде погасли огоньки наигранной веселости, и она сказала:
– Нам пора, мой милый… Мой самый милый и самый глупый! Я выхожу замуж… Он был призван с нашего курса в летную школу и сейчас ее заканчивает. Но люблю я тебя. Глупенький мой, ты еще совсем-совсем мальчик! Прощай…
Да, я глупо поступил, встречаясь с Верой. Что мог дать ей клейменый сын и внук изгоев, живущий под страхом того, что его в любой момент могут вышвырнуть из института, и притом с самыми непредсказуемыми последствиями?
Летом 1936 года группа выпускников Луганского пединститута совершала экскурсию по маршруту Луганск-Харьков-Москва-Ленинград. Это была для них коллективная премия за отличную или – как тогда говорили – ударную, стахановскую учебу. В группе было и три студента, окончившие второй курс: математичка Вера Б., физик Шура Чебанов и я.
Руководители кафедры физики посоветовали мне воспользоваться экскурсионной оказией и попытаться оформить перевод на физфак МГУ или ЛГУ, для чего мне были выданы необходимые документы. Однако и в МГУ и в ЛГУ мне заявили, что против перевода нет возражений, но меня могут зачислить только без предоставления общежития. Забегая вперед, скажу, что через год мною была предпринята попытка перевестись в Киевский госуниверситет, и она не удалась опять-таки из-за общежития. Но зато во время пребывания в Москве мы Шурой Чебановым ухитрились раздобыть в МГУ редкие книги и конспекты лекций, издававшиеся в виде брошюр, нумеровавшихся как «Выпуск 1», «Выпуск 2» и т. д. Очень непросто было подобрать все эти выпуски подряд, не пропустив ни одного номера. Для этого приводилось даже пропускать посещения некоторых достопримечательностей столицы.
Может быть, из-за этих отлучек от экскурсионной группы у
