та месяц назад выходила замуж, у соседки выпросила умопомрачительно красивые белые лаковые итальянские туфли. Туфли Нате были маловаты. Всю свадебную церемонию, все свадебные вальсы, все вставания под крики «Горько!» для невесты были адовыми муками. Наверное, такие испытывала Русалочка, когда вместо хвоста ради любимого заимела две ноги. Зато туфли были невиданной тогда красоты. У Павла же с защиты диплома остался новый костюм. На кольца и угощение кое-как назанимали у знакомых. Не было, конечно, ни ресторана, ни оркестра, праздновали у Павла дома. Не было и свадебного путешествия, и медового месяца.
Вместо этого предприимчивый Павел через три дня поехал челноком в Турцию за партией вещей, которые на ура продавались на московских вещевых рынках. На эту поездку, естественно, деньги тоже пришлось брать в долг.
Через десять дней Павел вернулся больной, уставший, с надорванной спиной и напрочь расстроенным желудком, но с большими тюками товара…
– Ужинать будешь? – равнодушно спросила Павла жена.
– Нет, спасибо. Только чайку бы…
– Хорошо, я сделаю. Полю я уже отпустила. Слава богу, уж двенадцатый час, – в словах жены звучала скрытая заноза, мол – надоели твои поздние приходы.
– Да, мой Солнечный Зайчик, очень тебе буду признателен.
Ната с удивлением посмотрела на Павла:
– Что это ты вдруг вспомнил? Сто лет так меня не называл.
– Вспомнилось что-то, дорогая. Ты и сейчас похожа на Солнечного Зайчика, – сказал негромко Павел и пошёл в ванную освежиться после долгого и трудного дня.
Умывшись и переодевшись в более свободную и удобную одежду, Павел не забыл переложить голубую звезду и золотое перо в карман домашней рубашки-поло. Он чувствовал, что без этого пульсирующего тепла ему теперь будет одиноко и неуютно. Вся его теперешняя жизнь стала открываться в каком-то ином ракурсе и свете.
Потом он пил чай в их огромной парадной столовой за длинным столом, сидя на одном из двенадцати стульев с высокими резными спинками. Огромность стола уменьшала сидящего за ним человека, от чего на душе становилось как-то колко и зябко. Ната сидела рядом, как образцовая жена, но сама чай не пила, а внимательно наблюдала за Павлом. В этом взгляде жены не было исконного женского умиления от того, что вот пришёл её мужчина домой и теперь ест пищу, приготовленную её руками. И этот мужчина, что бы там ни случилось, приходит к ней и делит с ней одну постель, и она счастлива от этого мига, что вот он сейчас сидит тут перед ней… Пожалуй, Ната наблюдала за ним, как за каким-то экзотическим насекомым, которое бьётся около светящейся лампы и жжёт себе крылья. И она не знает точно, чего от этого насекомого ожидать – укуса или безвредности: тогда его можно и пожалеть, потому что через миг оно сгорит в этом свете, в огне горящей лампы.
– Что с нами сделалось, Ната? – Павел отставил чашку из тончайшего фарфора и внимательно
