трудятся, блестят от пота загоревшие тела. Две сосны, посаженные после рождения дядьев, отбрасывают густую плотную тень на западную сторону. В этой тени сижу я, играю в солдатиков, нападая на неприятельский муравейник. Дом живет, дышит легко и спокойно. Кажется, где-то в глубине, под чердачными перекрытиями лежит в сундуке за семью печатями его деревянное сердце, равномерно бьется в такт ударам молотка. И еще кажется: так будет вечно.
Мы въезжали в городок ранним утром, в тот мутный новогодний час, когда вся страна уже засыпает пьяным и сиплым сном. Последние гости уже разбрелись по домам, улицы завалены мишурой и пустыми бутылками из-под шампанского. Праздник вывернулся наизнанку: впереди похмелье, скисший оливье и новый рабочий год.
Мать, конечно, спала. Я с трудом ее разбудил, она вяло отмахивалась и несла сонную чушь. Потом вдруг резко привстала, посмотрела сквозь меня долгим объемным взглядом и спросила:
– Зачем?
– Мам, это я. Тетя Надя приехала.
Отозвавшись на голос, она вынырнула из предсонья. Взгляд ее обрел фокус.
Потом мы пили кофе на кухне, доедали подсохшие бутерброды с икрой. Тетя Надя сидела на краешке стула и клевала носом, мать задумчиво курила.
– Я думала, ты откажешься, не приедешь, – сказала она.
– А я приехал.
– Спасибо.
– Спасибо не булькает.
Мы усмехнулись одновременно.
– Как внучка моя поживает?
– Все хорошо.
– Ты мрачный какой-то.
– Все нормально, просто устал, спать хочу.
– Ложись, поспи.
– Не, поеду. Дома посплю.
Мать отвернулась, закусив губу.
– Ты и так дома.
Я допил кофе одним долгим горячим глотком и стал собираться.
Тетя Надя позвонила через три дня, голос ее был усталый и тусклый:
– Тревожно мне, Игорь на звонки не отвечает… Костик, забери меня.
– Спит, наверное. Или телефон потерял.
– На сердце камень…
– Хорошо, тетя Надя, я скоро приеду.
В первые дни нового года подморозило, выпал снег. Не то чтобы он примирил пейзаж и реальность, но стало легче глазам и спокойнее на душе. Показалось, что всю страну можно переписать заново, с чистого белого листа. Можно переписать покинутые дома, грязь и слякоть обочин, ссохшиеся в непроглядное желтое поля. Новая глава будет написана каллиграфическим почерком, без ошибок и стилистической каши. Главное, чтобы у народа, который будет держать перо, не тряслись руки с похмелья.
Мы ехали по той же трассе, гудела резина шипованных колес. Тетя Надя все так же молчала. Только один раз за всю дорогу спросила:
– Какой год?
– 2014-й.
– Нет, по восточному календарю.
– Год
