одной дурной идеей, которой он отдал всего себя без остатка.
Когда это произошло с ним и что послужило этому его поведению, узнать уже не представляется возможным. По всей видимости, это началось еще в институте.
В табуне идеальных учеников и студентов он не состоял, а присущие ему ненормальности уже в те далекие годы малозаметно, но проявлялись. Его одолевала одержимость в своем неверии науке, как таковой. Ему всегда казалось, что все как-то не правильно с этим в мире. Первое чем он удивил сокурсников, это попыткой доказать недоказуемое, а именно теорему Ферма. В своих выкладках он воспользовался оригинальным, в отличие от подавляющего большинства, подходом к решению теоремы. Во-первых, он не стал искать самого решения данному уравнению, а окунулся в поиск доказательства ее справедливости.
Не став тратить время на применение различных стандартных методов к решению данного уравнения, он предложил его графическое определение с помощью функций. И графики настырно вырисовывали ему суммы площадей при различных слагаемых каждого возведения в степень, безнравственно указывая на некую существующую между ними параллельность. Пользуясь правилами сложения-вычитания площадей и свойствами корней, он неожиданно наткнулся на очень интересную деталь этой загадки. В уравнении Ферма твердо стоит сумма, а в свойствах корней по какой-то причине выводится умножение. После этого ему осталось доказать самую малость, что дельта площадей при суммировании площадей, полученных отдельными функциями уравнения ни при каких числовых значениях не сможет быть равна дельте от произведения этих же площадей. Там как-то не согласуется степень возведения. Более того признаки параллельности исследуемых функций не давали надежд даже на подобие какого либо их пересечения, а не то что где-то имеет место точка пересечения, являясь решением уравнения Ферма.
После того, как его почти публично, высмеяли и, при этом, даже не подумали, каким бы то ни было образом разобраться в его доводах, он навсегда «ушел в себя».
А этот уход в иной, непривычный обычному мир, из зачатков душевного обозления вырастил в его сердце месть, основанную на желании стать сверхчеловеком.
К славе, в доступном для нас понимании, этот немолодой уже человек, относился более чем равнодушно, ибо понимал, что славу сделали искусственно для содержания государства – любой одаренный славой, как правило, ей не соответствует, а редкие исключения отчего-то быстро уходят в мир иной. Состоявшихся гениев власть умышленно славит только тогда, когда они по самой сути уже безвредны и не представляют какой либо угрозы.
Изобрести что-нибудь такое, чтобы стать богатым или овладеть всем миром он не желал потому, что не считал это конечной задачей эволюции разума на земле.
Этот человек был ненормальным и потому сразу ступил на последнюю ступень исканий человечества – на ступень всеуничтожения, полной деградации разума. Этой ступенью не был вечный двигатель или источник сверхэнергий. Ссутулившийся
