между гудящих колёс,
как бабочки – только на день:
лишь раз избавленье, а после –
извечный осадок и горечь и сладость,
и кто-то другой однажды займёт
моё место на троне, на самом обрыве
крыши того небоскрёба, откуда всё –
будто сквозь птицы глаза, немного ещё –
и солнце уж в клюве твоём
сызнова семенем нового дня
в окнах домов прорастает.
так я тебя полюбил, что вовек разлюбить
не успею, как же я буду скучать,
хотя никуда и не еду.
время не властно – его вечно мало,
но малое правит большим, и в этой
извечной ослепшей погоне, город,
ты всё ещё дышишь,
я буду с тобою дышать
смогом и дымом, гарью и пылью
в единой вибрации трасс.
тобой порождён я и вскормлен
в утробах твоих подворотен
сточной водою дождей,
вымя твоё – небеса,
руки вздымаю я к ним, и вижу, как ты
их столпами высоток своих подпираешь –
город, ты храм для заблудших,
пристанищем служащий им –
я среди них
на улицах вечных скитаний,
что вровень талмудам любым,
и то – за края берегов
выходят они иногда,
как-будто бы снова всемирный потоп,
о, где же тогда мой ковчег?
но мне не дано утонуть в твоей благодати,
и, как моисею, ты воды раздвинешь –
и толщи их будут как стены твоих
10
небоскрёбов, но мне без тебя
земля не нужна, где млеко и мёд.
ОТВЕТ
I
лежа на кровати, она
читала мне свои сны,
которые записала
когда-то давно,
когда ещё верила в них,
иначе – не стала бы их
записывать:
всё в этом мире – от веры.
я рядом лежал и думал:
«какого же чёрта?»
II
она приехала ко мне
посреди ночи и попросилась
переночевать, -
хотя мы давно разошлись
и уже почти не общались -
и позже спала на диване
в гостиной,
даже не скинув пальто,
я же лежал у себя и думал:
«какого же чёрта?»
III
позже, сквозь многие годы
встреч с единицами
из множеств нулей, я снова
лежал, не помню, где точно,
не помню, лежал ли вообще,
и понял: любовь – это время, когда
сам ты становишься
