невиданное размножение крыс, был столь мощным, что за два года (1348–1350) чума унесла больше половины населения Европы. Вымирали целые деревни, все погрузилось в траур, и никто не мог объяснить причины появления ужасной, загадочной болезни. А когда реальность оказывается безумной, подходит любое объяснение, кажущееся убедительным. У невероятного феномена могла быть лишь невероятная причина. И вот стали возникать свидетельства, будто где-то кто-то видел дождь из жаб, что невидимые духи совокуплялись с женщинами, что чужеземцы избегают смерти, вырывая сердца у детей, и что вода отравлена, ведь все, кто пил ее, умерли. Чтобы совершить подобное преступление – заразить всех чумой, – необходимо было принадлежать к какому-нибудь негодному социуму, мерзкому племени,[62] отличному от нас, коллективу с верой в бредовые явления, абсурдными ритуалами, одеждой, вызывающей смех (все, что позволяло бы четко атрибутировать представителей данного коллектива).[63] Евреи – вот причина всех несчастий! Доказательства были очевидными, тайна раскрылась, в мире все стало понятным. Необходимо было сделать что-то, что позволило бы вернуть привычный миропорядок и потерянное счастье: «Смерть евреям!» Определив причину, можно попытаться справиться с ситуацией – достаточно просто выгнать евреев, и вода вновь станет пригодной для питья.
Такое рассуждение выглядело привлекательно-логичным, поскольку причины позволяли объяснить происходящее. Однако мы-то знаем, что эти причины можно назвать абсолютно бредовыми, поскольку сложившиеся у европейцев искаженные представления о причинах возникновения болезни не имеют ничего общего с реальностью. Реальность же заключалась в том, что вирус чумы переносили крысы. В XIV веке конечно же этого не знали, тогда как связь массовой гибели людей с кознями евреев выглядела очень убедительно. Бредовая логика, позволяющая восстановить порядок в мире, рождала надежду на преодоление трагедии. Праведный гнев легитимизировал действия, направленные на защиту выживших. Насилие обрело смысл, а ненависть помогла несчастным ощутить сладкий вкус единения перед лицом выпавшего на их долю испытания. «Мы любим друг друга, защищаем невинных, делаем правое дело, поэтому творимые нами расистские погромы и смертоносные репрессии вполне законны». Защищающиеся группы не чувствуют себя виноватыми за то насилие, которое они творят в отношении других. Даже напротив, после очередного расистского выпада они гордятся своей победой, забавляются внушаемым ими страхом, чувствуют себя так, словно выполнили свой долг: устроив охоту на чужаков, европейцы обнаружили, что эпидемия закончилась.
Эта бредовая логика объясняет, почему феномен под названием «козел отпущения» определяет поведение коллектива, чувствующего себя в опасности. «Тексты преследования»[64] показывают, насколько коллективное насилие соответствует стереотипным сценариям поведения. До начала первых погромов евреями восхищались и любили их. Их медицинские
