Надгробие вскрывают, тогда же или немного поздней, но в погребении обнаруживают лишь рубашечку мальчика трех-пяти лет и тряпье. Неизвестно. Продолжает ли инокиня Софья морочить голову бывшему мужу, или этим ложным погребением оберегает действительно существующего ребенка, известно только, что на этот раз великий князь Василий Иванович обрушивает на нечестивицу свой праведный гнев, о чем сокрушенно скорбит летописец:
«Князь великий Василий московский… остриг её в мнишество не хотящу и не мыслящу еи о том, и заточил в далечайш монастырь, от Москвы более двухсот миль, в земли Каргапольскии лежащь, и затворити казал ребро свое в темницу, зело нужную и уныния исполненную, сиречь жену, ему богом данную, святую и неповинную…»
Но и эта попытка заткнуть рот стоустой молве оказывается напрасной. С рождением второго сына в семью великого князя приходит несчастье: если первый сын, Иоанн, растет здоровым и крепким, то Георгий-Юрий оказывается болезненным, слабым и к тому же глухонемым, а так как в те времена таких детей не умеют учить разговаривать жестами, он представляется окружающим дурачком.
Стоустая молва возрождается, едва этот слух о несчастье в семье великого князя расползается по Москве. Припоминается, что в Калитином семени не случалось такого рода болезней, что и все Глинские тоже здоровы как на подбор, тогда как среди Оболенских немало всякого рода уродов, чему свидетельством множество выразительных прозвищ: Немой, Лопата, Глупый, Медведица, Телепень, Сухорукий. Других доказательств злокозненным людям не нужно: Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский является отцом и второго сына великой княгини Елены Васильевны. Правда, и сам Иван Федорович и его отец Федор вполне здоровые, нормальные люди, он это обстоятельство уже не способно никого вразумить, клеймо выжжено на всю остатнюю жизнь: незаконные дети, и одного этого нарочито поставленного, однако бессмысленного клейма будет довольно, чтобы вспыхнул мятеж.
И всё сходится так, что ждать остается недолго.
Глава четвертая
Кончина отца
С первой минуты, с первым жаждущим жизни криком своим Иоанн попадает в благодатнейшую атмосферу истинно счастливой семьи. Едва ли справедливо будет сказать, будто великая княгиня Елена Васильевна горячо, до беспамятства любит своего престарелого мужа. Эта гордая, своевольная, не совсем уже русская женщина едва ли способна на долгое, сильное, укорененное чувство, слишком уж быстро после кончины законного мужа является у неё полюбовник, малозначительный и бесцветный, которого ей так рано начинают приписывать, впрочем, приписывать задним числом. И все-таки мы не располагаем ни одним сколько-нибудь ясным или хотя бы туманным намеком на то, что она равнодушная к великому князю, тем более что она относится к нему с нескрываемой холодностью. Скорее всего её чувства смутны, не совсем понятны для неё самой, тем более недоступны
