абсента рисуют, можно подумать, – продолжала ехидничать мать.
– Как бы то ни было, абсент штука для творчества необходимая. Еще полынь от глистов очень помогает.
– Да в тебе любой глист переварится!
– Это потому, что у меня организм закаленный, – гулко похлопал себя по животу отец.
– А кактусы на спирту?
– Это текила – мексиканская кактусовая самогонка. Тоже штука дорогая. Нам в «ликбезе» негры давали пробовать.
– Вить, ты какую-то буржуазность разводишь.
– Какую буржуазность, дура? Негры это наши младшие братья! Сама со своей йогой развела буржуазию и еще выступает!
Ночью меня мучил кошмар. Андрюха укоризненно смотрел на меня и делал какие-то знаки рукой с торчащим в ней колышком. Я не мог отвести взгляд от потеков запекшейся крови, которую жадно поглощали лесные муравьи. Наконец, я оторвал взгляд от руки – лучше бы я этого не делал – в глаза бросился распоротый живот и сизые петли кишок. Мертвый друг все пытался что-то сказать, но трудно говорить, когда рот набит опилками. Заухал филин и внезапно наступила ночь. Андрей пропал, а на меня навалилась какая-то плоская сущность, накрыла меня и стала душить. С трудом проснулся. Сердце колотилось как после трехкилометрового кросса. Встал с дивана и тихонько прошел в ванную, попить воды. Трясущейся рукой набрал стакан, отпил половину, стараясь не очень стучать зубами по стеклу. Вышел на веранду, надел отцовские сапоги, открыл засов, вышел на крыльцо, спустился во двор.
Тускло светили фонари, лениво звякнул цепью кобель Амур, но голоса подавать не стал. Таинственный ночной сад дышал свежестью, будто окатившей меня водой после душного дня. По лунному небу плыли клочья туч, похожие на распотрошенный ватник. Слегка успокоившись, допил воду. Внезапно на яблоне заухал филин. От неожиданности я выронил стакан. Темная тень бесшумно метнулась с дерева, а сбросившая насевшую на нее тучку Луна заиграла бликами в осколках стакана. Да, Чехову такие ночи и не снились, – подумал я, – скорее Гоголю. За спиной скрипнула дверь. Я осторожно обернулся. Серебрясь лунным светом, стволы темными зрачками пристально смотрели на меня.
– Ты чего посреди ночи бродишь, как лунатик? – спуская курки и опуская ружье, спросил отец.
– Сон плохой приснился… Подышать вышел…
– Андрюха?
– Угу…
– Слышь, – замялся отец, – я тут точно не при чем… Веришь?
– Да как сказать…
– Придется поверить.
– Придется.
– Знаешь, мне он тоже приснился… Стоял и манил рукой, а в руке колышек насквозь… и муравьи по крови ползают… а из живота кишки тянутся…
– И мне это снилось… Мы с тобой видели один и тот же сон.
– Это невозможно.
– Но это так. Странно, – он сел на стоявшую на крыльце скамейку, достал из кармана галифе зажигалку и пачку «примы», закурил, – к чему бы это?
– Не знаю.
