поинтересовался сын дьяка.
– А тебе, Дмитрий, подружиться с мальчиком так, чтобы он с тобой был во всем откровенен. Мальчик часто присутствует при разговорах взрослых и все слушает. А тебе только остается умело расспросить царевича, и он тебе все расскажет.
– А если он не захочет мне рассказывать?
– А ты расположи его к себе так, чтобы он тебе все сам выложил. Дети в этом возрасте еще глупы и отзывчивы, когда к ним проявляют внимание. Ты же знаешь, как он ненавидит царя и Годунова, вот на этом и подыгрывай ему, мол, царь и Годуновы такие и сякие…
– А можно ли это? – с испугом спросил Дмитрий. – Схватят меня по доносу соглядатаев – и на дыбу…
– Не бойся, не схватят, мы же знаем, что ты это будешь делать по необходимости, что ты верен России и царю нашему Федору.
– А как мы будем передавать все, что узнаем? – спросил Дмитрий.
– Очень просто. Здесь нами оставлена монахиня Евдокия. Ей и будете все сообщать, а она будет передавать все мне, когда будет появляться в Новодевичьем монастыре.
– Видел, недавно тут крутилась… – и, плутовато улыбнувшись, произнес: – Справная монашка. Я думаю, что мы с ней поладим.
Еремей строго взглянул на Дмитрия и, пригрозив пальцем, сказал:
– Не вздумай завести с ней шашни! Голову оторву! Она служитель церкви и несет сюда Божье слово.
Дмитрий опустил голову, пряча плутоватые глаза, тихо произнес:
– Я понимаю, Еремей Васильевич. Как скажете, так и будет.
– Тогда, коли вы все поняли, я пойду по своим делам. Еще Евдокию надо посетить в ее келье.
Монашку соглядатай застал за трапезой. Женщина не торопясь ела то, что ей подали с хозяйского стола, думая о чем-то своем, и сразу не заметила, как тихо вошел Еремей.
– Кушать изволите, Евдокия?
– Да уж, Еремей Васильевич, надо немного поесть, ведь целые дни провожу в молитвах.
– И это правильно, что Богу молишься. Не забывай молиться за нашего царя Федора Ивановича и матушку Россию.
– Да уж стараюсь, Еремей Васильевич.
– Старайся, старайся, милая, а о деле, что мы говорили с тобой, разумей.
– Вводите меня в грех, Еремей Васильевич. Ведь соглядатайство – это великий грех!
– Нет греха, Евдокия, коли это делается ради нашего царя-батюшки.
– Ну, разве что ради царя, то я согласна, чтобы уберечь его от плохих людей.
– Тогда слушай, что тебе надобно будет делать. Все, что тебе будут передавать мои люди, Качаловы Микита и Дмитрий, и то, что сама тут увидишь и услышишь, немедленно рассказывай мне. В Москву ты можешь без всяких подозрений ездить молиться в Новодевичий монастырь.
Еремей вплотную подвинулся к монашке, обнял ее за плечи, притянул к себе.
Все молодое налитое тело Евдокии содрогнулось и затрепетало. Но она стала отчаянно сопротивляться домогательствам соглядатая:
