он был средним клерком в компании, занимавшейся логистикой и имевшей офис в Третьем Рощинском переулке. Он не обозначил год, не сказал названия компании, но точно обозначил московский адрес, где находился офис и где все это случилось.
Тогда это был глухой угол Москвы. От метро на работу он ходил пешком, вверх по переулкам, мимо заброшенной голубятни графа Орлова, в которой потом некие предприимчивые люди открыли сигарный клуб, мимо бетонных заборов, за которыми скрывались ангары, заводские склады и гаражные автосервисы, мимо сарая, рядом с которым всегда пребывала в ожидании стайка помятых, серых мужчин и женщин, у ног которых стояли баулы и сумки. Это был пункт сдачи посуды, и это были алкоголики. Дальше по улице, обозначенной все теми же бетонными заборами, налево помещалась ветеринарная лечебница, а направо мусульманское кладбище. Вот он, высокий мужчина тридцати пяти лет, в спортивной куртке, шагал на работу, и иногда вместе с ним по улице шла какая-нибудь женщина с озабоченным лицом, имевшая в руках большую сумку с чуть приоткрытой «молнией». И из дырки в сумке высовывалась круглая голова кота, который тревожно озирал незнакомые окрестности.
Однажды избранных сотрудников компании собрали в кабинете президента и хозяина, чтобы представить нового вице-президента. Господин Болдырев входил в это число избранных, которые на местном слэнге именовались «советом директоров». Он сказал мне, что они сидели за черным офисным столом, посредине которого стояла хрустальная пепельница. Больше на столе ничего не было. Хрустальная пепельница, и все. В кабинете хозяина никто никогда не курил, и пепельница, стоявшая на гладкой черной поверхности длинного офисного стола, представляла собой нечто вроде украшения, нелепого, как каменная роза на стене пятиэтажки. Но там вообще, в той компании, были довольно-таки странные понятия о красоте и жизни. Так он сказал, оборачиваясь ко мне в вечерних сумерках, и его круглое лицо с зачесанными назад русыми волосами светилось теплым светом дружелюбия.
Она, эта женщина – «этой женщиной» свою жену назвал он сам – сидела напротив них, у другой стены, на огромном черном кожаном диване, который стоил как хорошая иномарка. Хозяин заказал его в Италии. Огромный диван, толстая, крепкая, лоснящаяся кожа, мощные, как стволы пушек, валики по бокам, высокая спинка. Хозяин что-то говорил, вернее, бубнил себе под нос, уныло глядя в экран раскрытого перед ним на столе ноутбука. Какие-то обычные в таких обстоятельствах слова о новых задачах, о новых схемах, о новом вице-президенте, которого он хочет представить. Ольга Леонидовна теперь будет управлять… Первое лицо снова погрузилось в монотонную бубнежку, перечисляя функции, отделы и направления. Но господин Болдырев ничего не слышал. Ни слова. Звук будто отрезало. Он сказал мне об этом с мягкой усмешкой, словно извиняясь за самого себя. Он сидел за длинным офисным столом, посредине которого с идиотской радостью сияла хрустальная пепельница,
