style="font-size:15px;"> Это, по его словам, «был темноватый блондин с зачесанными немного вьющимися волосами, продолговатой бородкой и совершенно исключительным громадным лбом, на который все обращали внимание». Знали его не по фамилии и имени, а целях конспирации «Петербуржцем».
Поразил он слушателей полемическим выступлением, длившимся минут сорок, памятью, способностью цитирования без бумажки. Естественно, что без бумажки говорил оратор все время. (Есть ли сегодня у нас такие руководители государства и партии «Единая Россия», способные говорить по идеологическим проблемам сорок минут без бумажки? Я такого не знаю.)
Своего оппонента, почтенного, пожилого писателя, молодой Петербуржец наградил серией негативных эпитетов. Теорию его назвал «обветшалым теоретическим багажом», «старенькой и убогой» а лично выступавшего назвал «господином почтенным референтом», который не имеет о марксизме «ни малейшего понятия». Писатель не обиделся, даже оживился после столь яростного обличения, поприветствовал Петербуржца, имени которого, как все, не знал, более того, даже поздравил марксистов, что у них появилась восходящая звезда, которой пожелал успеха.
Вряд ли услышал эти слова покрасневший от волнения оппонент, поскольку, как пишет В.Д. Бонч-Бруевич, после выступления сразу же исчез из его поля зрения. На то и конспиратор.
Присутствовавшая на том собрании Анна Ильинична Ульянова пригласила Бонча домой. Соблюдая правила конспирации, молодые революционеры разошлись: Анна Ильинична одним путем, Владимир Дмитриевич – другим, чтобы не привлечь внимание охранки.
Каково же было удивление Бонч-Бруевича, когда за семейным столом в квартире Ульяновых он увидел Петербуржца, в тот семейный вечер так и не представившегося гостю своим именем.
Сидя за столом, будущий соратник и друг услышал впервые во время оживленной беседы скептическое ленинское «гм, гм», которым выражалось множество оттенков чувств, в частности, ирония, сомнение, услышал ставшее известное по кинофильмам обращение «батенька».
– Расскажите-ка вы, батенька, – обратился молодой будущий вождь к столь же молодому будущему управляющему делами советского правительства, – что у вас здесь делается в Москве. Мне говорят, что вы имеете хорошие социал-демократические связи.
И, не спрашивая имени-отчества Петербуржца, Бонч-Бруевич все взял, да и рассказал, не таясь, вроде бы отчитался о проделанной работе, хоть сам считал себя конспиратором, как мы видели, часами разгуливал по задворкам, чтобы не привлечь к себе внимание полиции. Значит, было что скрывать.
Только через год от Анны Ильиничны узнал «батенька» Бонч, что выступавший против народника Воронцова блистательный Петербуржец не кто иной, как Владимир Ульянов, ее родной брат. Десятки лет спустя, в 1923 году, получил Бонч-Бруевич из бывшего полицейского архива фотографию донесения в департамент полиции, где агентом охранного отделения подробно описывалось то самое тайное собрание на Арбатской площади, которое
