меня Бор-Раменский, и внушал эту мысль мне, молодому члену партии, и я искренне радовался, что такой вот замечательный большевик, принадлежавший к старой ленинской гвардии, не сгинул в лагере, вышел на свободу, сумел начать новую жизнь, основал еще один ленинский мемориал.
Старик Бор-Раменский с юношеским пылом покупал в букинистических магазинах книги, брошюры, журналы конца XIX века, какие мог читать его кумир летом 1894 года. Не жалел персональной пенсии на книги. Рылся в архивах, чтобы найти документальное подтверждение версии о подлинности ленинской дачи. В тридцатые годы Мария Ильинична, которую привозили в Кузьминки, признала, что белый двухэтажный дом с мезонином – та самая дача, где жила семья Ульяновых. И вот докопался кандидат исторических наук, что не так все было…
Ему хватило мужества и честности признаться в ошибке, которую разделили с ним партийные инстанции, давшие «добро» на открытие музея. Но докопаться до истоков трагедии собственной загубленной жизни и своего поколения не смог.
На этой ли, на другой даче, но именно в Кузьминках автор монографии «Что такое „друзья народа“…» прожил все лето – два с половиной месяца. Не только писал, переводил классиков. Научился кататься на велосипеде, купался в пруду, встречался с московскими молодыми марксистами, решившими своими силами издать сочинение Петербуржца.
Для этого ездил с дачи в Москву, на Садовую-Кудринскую, где в глубине владения, в двухэтажном строении проживал член «шестерки» врач Мицкевич.
В этом доме автор передал свою рукопись московскому студенту А. Ганшину, которая произвела на последнего «огромное впечатление». Он и вызвался издать труд, благо был человеком состоятельным.
Поскольку ни одна легальная типография не могла бы тогда опубликовать сочинение со столь явно выраженным стремлением к насильственному ниспровержению существовавшего государственного строя, то молодые люди решили отпечатать выпуски книги по частям, нелегально, на множительных машинах. Одна часть рукописи печаталась в имении отца этого студента под Владимиром. Затем продолжили тайком работу в Москве, на Первой Мещанской улице, в одном из домов на квартирах отца все того же студента Ганшина.
«В Горках и в Москве, – писал он, – мною и В.Н. Масленниковым (студент Московского высшего технического училища. – Л.К.). были изданы только две первые части». Числом всего сто экземпляров. Их зачитывали до дыр, читали вслух в кружках. Автор даже девушкам читал свое сочинение, и они внимали каждому слову. Этой книгой Владимир Ульянов утвердил себя как лидер нового течения в революционном движении России.
Вспоминая о беседах в Кузьминках на берегу пруда, спустя тридцать лет этот же состарившийся издатель писал, что «уже тогда чувствовалось, что пред тобой могучая умственная сила и воля, в будущем великий человек».
Чтение в кружках происходило и в Москве, и в Питере, куда уехал в конце августа отдохнувший
