style="font-size:15px;"> – Вас очень трудно передать. Вы безлики. Все черты неопределенные. Я не имею в виду вас лично, я говорю о вас лишь как об изображаемом предмете. – Потом говорит: – Вы не некрасивы, но у вас мимика неприятная и некоторые черты… Хуже всего нижняя губа. Она вас выдает.
Я потом наверху долго на себя в зеркало смотрел, но так и не понял, что она хотела сказать.
Иногда вдруг задаст вопрос – как гром с ясного неба:
– А вы верите в Бога?
Не очень.
– Да или нет?
Не думаю об этом. Не вижу, какое это может иметь значение.
– Это вы заперты в подвале, – говорит.
А вы верите? – спрашиваю.
– Конечно. Я же существо одушевленное.
Я хотел продолжить разговор, только она сказала, хватит болтать.
Жаловалась на свет:
– Все из-за искусственного освещения. Не могу рисовать при нем. Оно лжет.
Я знал, к чему она подбирается, и рта не раскрыл.
Потом опять, может, и не в тот раз, когда она меня в первый раз рисовала, не помню точно, в какой день, вдруг заявляет:
– Повезло вам, что вы своих родителей не знали. Мои не разошлись только из-за сестры и меня.
Откуда вы знаете?
– Мама мне говорила. И отец тоже. Мать ведь у меня дрянь. Сварливая, претенциозная мещанка. И пьет к тому же.
Слышал, говорю.
– Никого нельзя было в дом пригласить.
Мало приятного, говорю.
Она быстро на меня взглянула, но я сказал это вовсе не саркастически. Рассказал ей, что мой отец пил, и про мать тоже.
– Мой отец – человек слабый, безвольный, хоть я его очень люблю. Знаете, что он мне как-то сказал? Сказал, не могу понять, как у таких плохих родителей могли вырасти такие чудесные дочки. На самом деле он, конечно, имел в виду сестру, а не меня. Она по-настоящему умная и способная.
Это вы по-настоящему умная и способная. Ведь это вы получили повышенную стипендию.
– Я просто хороший рисовальщик, – говорит. – Я могла бы стать способным художником, но великий художник из меня никогда не выйдет. Во всяком случае, я так считаю.
Кто может сказать наверняка?
– Я недостаточно эгоцентрична. Я – женщина, мне нужна опора.
Не знаю, с чего вдруг, резко изменила тему разговора. Спрашивает:
– Может, вы – гомик?
Конечно нет, говорю и, конечно, краснею.
– Ничего позорного в этом нет. Даже среди очень хороших людей есть гомосексуалисты. – Потом говорит: – Вы хотите, чтобы я была вам опорой. Я чувствую. Думаю, это связано с вашей матерью. Наверное, во мне вы ищете свою мать.
Не верю в эту чепуху, отвечаю.
– Мы не сможем быть вместе. Ничего не получится. Нам обоим нужна опора.
Вы могли бы опереться на меня… В смысле финансов.
– А вы
