Люшкова. Спелись там… круговая порука… полная беспринципность и отход от марксизма-ленинизма-сталинизма, – ронял в тишину кабинета все более жесткие слова Николай Иванович, чувствуя, как вместе со стулом приподнимается над полом от собственной отчаянной смелости. – Они еще раскроют свое подлинное лицо, товарищ Сталин, как только поймут, что тоже находятся на крючке.
«Удивительно, – подумал Сталин, слушая Ежова, – как эти русские наглеют от собственной смелости. Вот евреи – те ведут себя совсем по-другому: значительно тоньше, умея скрывать свои чувства и желания. Но тем они и опасны».
– А что Бухарин? – спросил Сталин, додумав мысль до конца.
– Мой человек докладывает, что в кремлевской квартире не ночует, вечером возвращается на квартиру своей жены. Пишет о современном политическом положении в мировом революционном движении.
– Пусть пишет, – вяло повел рукой Сталин, вернулся за стол, сел в кресло, достал из кармана трубку, положил перед собой и только после этого добавил: – Да. Пусть пишет. Собирай о нем доказательства через других. Не торопись. Посмотрим, как он поведет себя дальше. На всякий случай подготовь Радека и Сокольникова. Бухарин меня сегодня мало волнует. Сегодня меня больше всего интересует настроение в высшем армейском командовании. Что там думают о начавшейся чистке?
– Если судить по высказываниям в широком кругу, то большинство относятся положительно, товарищ Сталин. Но это по высказываниям. В то же время поступают сигналы, что среди высшего комсостава идет брожение. В основном в связи с арестами ближайших гражданских родственников. Докладывают, что Тухачевский произнес такие слова: «Черт его знает, что творится! Ничего не понимаю!»
– Кому он это говорил?
– Уборевичу и Якиру.
– А что Уборевич? – спросил Сталин, и Николай Иванович уловил, к своему изумлению, в голосе Хозяина неподдельное любопытство.
– Уборевич ответил: «Ничего, рано или поздно разберемся».
– А Якир?
– Промолчал.
– Значит, собираются разбираться…
Сталин набил табаком трубку, закурил, снова выбрался из-за стола, походя опустил руку на плечо Ежова, чтобы оставался сидеть, пошел к двери. Оттуда до Николая Ивановича донеслось невнятное:
– Значит, собираются…
В кабинете стояла такая тишина, что слышно было, как шуршит ковер под щупающими шагами Сталина.
– А что говорят о предстоящих выборах в Верховный Совет? Как оценивают предполагаемую реформу избирательной системы? – долетело до Николая Ивановича, и он не сразу понял, что это вопрос, и вопрос, обращенный к нему.
– Ходят разные слухи, товарищ Сталин, – осторожничал Николай Иванович. – Есть люди, которые возмущаются тем, что крестьянство и прочая прослойка уравниваются в правах с пролетариатом, что прямые выборы и тайное голосование приведут к тому, что выберут людей, враждебных советской власти, что проверенных
