же! В качестве реванша за поражение Валентина узаконила в обиходе
имя Лялька, резонно указав мужу, что Клеопатру невозможно вслух и без истерического смеха
попросить, допустим, вынести ведро к мусоропроводу или напомнить Клеопатре поменять трусы
на чистые. Как альтернатива с подачи хитрой Валентины фигурировала вообще несуразная Клёпа.
И Жора смирился.
За исключением этого эпизода, Жора являлся идеальным мужем: любил свою жену, решал
все житейские вопросы, одаривал её дорогими подарками, везде и всюду находился рядом – в
общем, настоящая опора и защита. Карьеру он сделал блестящую – стал дипломатом. На момент
рождения Клеопатры уже трудился в Министерстве иностранных дел и ждал назначения за
границу.
Коллеги по работе за глаза иронически-дружелюбно величали его «Беликяном» –
впрочем, с оттенком неподдельной сердечности. Для сердечности имелись простые человеческие
причины: Жора был от природы незлобен, улыбчив, по-восточному обходителен и, взбираясь по
крутой служебной лестнице, соблюдал политес не только с начальством, но и с подчинёнными.
Ему претило вошедшее в моду среди партийной элиты в брежневское время рабоче-крестьянское
хамство, выдававшее себя за «демократизм». Он лишь тонко улыбался, выслушивая дежурные
сальности в ходе застольных партийных посиделок, и не торопился ответить смачным словцом на
пьяную тираду мидовцев из тех, что попроще. У помощника Брежнева Александрова-Агентова он
позаимствовал мудрость в стиле Дейла Карнеги: «Нервный человек – не тот, кто кричит на
подчинённых. Кричит на подчинённых просто хам. Нервный – это тот, кто кричит на начальство».
Жора предпочитал не кричать ни вверх, ни вниз. В пронизанной интригами и неврозами
атмосфере МИДа он был лучезарен, доступен для нижестоящих коллег, надёжен в качестве
конфиданта для «дипломатов в штатском» и обходителен без наивности в общении с
иностранными коллегами. Он был весьма несоветским в манере общения. В кулуарах в пику
разговорам о «ленинской внешней политике» он оспаривал Киплинга, утверждая, что СССР – это
удачный пример того, как вместе сошлись практичный Запад и лицемерный Восток. В припадке
откровенности он признался как-то дипломату из тех, что «под прикрытием»: идеал мидовца – это
помесь восточного падишаха с английским лордом. Жора и являлся таким идеалом.
Он начинал свою мидовскую карьеру ещё при «и примкнувшем к ним Шипилове», когда
тот активно осуществлял послесталинский поворот СССР лицом к арабским странам; но Жора
служил тогда в средних чинах и не числился среди креатур Шипилова, так что политический крах
патрона никак на него не повлиял, тем более что в своих
