вступает Катя. – Вовсе не вруша. Просто этот город теперь называется Санкт-Петербург, но многие пожилые люди по-прежнему говорят Ленинград.
– Заучка! – обидно кричит Мишкин друг и корчит рожицу.
– А ты выскочка и дурак! – Катя гордо отворачивается. Мишка с Олькой испепеляют друг друга взглядами.
– Шестая аудюха! – вместо приветствия восхищенно тянет Золотарев, когда не находит достойного определения. Сказать, что подруга детства мажорит, не скажешь – вот на «тэтэшку» можно, а шестая… – он ревниво/любовно проводит ладонью по теплому капоту – это же совсем другое дело!
– Я сначала не поверил, когда услышал, что именно ты на проект приедешь, – вместе шагают к подъезду, поднимаются по ступеням, открывают железную дверь.
– Почему? – Ольга входит в подъезд первой, спрашивает Мишку и сама себе отвечает: – Думаешь, завалюсь?
Третий этаж – лифт ни к чему, шаги гулко отдаются в почти первозданной тишине подъезда.
– За полгода четверо ваших слились, – Миша тащится позади. Ольга злится, понимая, что он непременно пялится на ее задницу, плотно обтянутую американскими джинсами. Потому что и задница хороша и Мишка вполне себе половозрелый мужчина, и то, что он в курсе о негласной, темной стороне Олькиной души, не изменит законов биологии, физиологии или анатомии.
– Я слышала, ты хотел за проект взяться, – она разворачивается на верхней площадке, он спешно отводит взгляд от причинного места.
– Думал, – пожимает плечами, достает связку ключей. – Да передумал.
Ольга смотрит, как он открывает дверь, почти верит ему – «забил?».
Корпоративная квартира пуста – дом только в прошлом месяце сдали, тут даже жильцов еще больше половины не заселилось. Кто ремонты делает «под себя», кто еще оформляется…
Компания проектировала целый микрорайон, но в процессе опять что-то пошло не так и возведено было только три из тринадцати запланированных домов. Четвертый по счету ведущий архитектор, тире, инженер злосчастного проекта написал по собственному и сделал ручкой. Филиальщики, которые должны были отвечать за «работу на местах», валили все шишки на офис, его «оторванность» от «тутошних реалий». Офис хватался за голову генерального, тот выискивал очередного камикадзе, но фактически это уже ничего не меняло – район оставался лишь на бумаге и, может быть, еще в чьих-то светлых мечтах, а компания, тем временем, несла убытки.
– Слушай, а тут неплохо! – Мишка оглядывается по сторонам и на Ольгу. – Только пусто совсем. Давай я тебе хоть стол привезу, диван…
Она кладет пакет с покупками на подоконник, открывает окно, комната заполняется свежим воздухом, далеким шумом машин, отзвуками голосов. Внизу, чуть поодаль, площадь перед торговым центром залита солнечным светом и талой водой – по этому расплавленному золоту ходят люди, над ними, до слез слепящее ультрафиолетом, небо, а вдалеке чернеет февральский лес.
– Ну,
