держась за ручку двери разразились хохотом.
Сконфуженный Андрюшка быстро вскочил на ноги.
– Не ушиблись? – продолжал, хохоча, Померанцев. – Но будьте уверены, что, отворив дверь, я хотел только избавить вас от лишнего труда, потому что она так устроена, что самый сильный шум по эту сторону кажется едва слышным шорохом по ту. Вследствие этого вам пришлось бы стоять довольно долго, выжидая, пока мы заговорим, тогда как на самом деле мы будем все время долго и громко разговаривать. Вы не сердитесь на меня, надеюсь? Тут вовсе никакой нет насмешки над вами, а просто дружеское желание предупредить, так как, с одной стороны, я знал, что вы, как человек умный и дельный, не преминете воспользоваться обстоятельствами, которые вам подтасовывает случай, а с другой – я, право, не знал, что вы так доверчиво облокотитесь на незнакомую вам дверь…
Андрюшка стоял красный и сумрачный.
– Не сердитесь же, товарищ! – протянул ему руку Померанцев.
Андрюшка пожал ее, и на лице его исчезло выражение злобы.
– Итак, до завтра! – еще более дружеским тоном сказал ему Померанцев.
Юноша молча вышел.
По уходе его Померанцев снова обратился к Калинычу, продолжая, очевидно, прерванный разговор:
– Это, брат Калиныч, голова, ох-ох какая голова… Со временем это будет моя правая рука… Ты видел, каков он из себя… зол, смел, решителен и красив… как раз имеет все то, что мне и нужно… О таком агенте я и мечтал… С ним, брат, можно делать крупные дела. Ну а что у тебя? – вдруг переменил разговор Померанцев.
– Да что, тихо! – отвечал Калиныч.
– Не заходил его лакей?..
– Нет…
– Может, ты ему не потрафил в чем?
– Нет, ничего… так, верно, недосуг!
– Ну а графский не приходил? Длинный-то этот Никтополион-то?
– Тот приходил.
– Что же?
– Ругает старого графа на чем свет стоит; говорит, графчика молодого жаль, надысь плакал даже…
Как только Андрюшка вышел за дверь, лицо его исказилось бешенством.
– Хорошо же! – бормотал он, спускаясь с лестницы. – Я тебе покажу, как издеваться надо мной!.. Придет, брат, и моя очередь… Я тебе покажу… Посмеюсь и я!..
И, послав несколько ругательств, новый агент вышел на улицу.
С этого дня, однако, он еще чаще стал появляться у Померанцева. Он уже выполнил около десятка новых поручений, но, несмотря на все свои старания, никак не мог уловить общую нить дела. Это его бесило еще больше, и затаенная ненависть к патрону возрастала с каждым днем. Открыто, однако, он ее, конечно, не показывал, напротив, он стал как-то особенно почтителен, пунктуален и неразговорчив.
Померанцев был от него в восхищении, зато старый сапожник ругал его на чем свет стоит за частые таинственные отлучки без спросу. Так шло время вплоть до последних событий, то есть до знакомства Курицына с Наташей, до беседы в сквере и до получения таинственной
