которого напали десять человек.
– Слабого! – проворчал Кантекор, получивший от Бруслара такой удар, от которого у него до сих пор болели бока. – При помощи троих таких слабых я справился бы со всеми вами, черт побери! Ну, делать нечего, это дело кончено, нечего о нем больше и толковать; до следующего раза…
И трое сыщиков, прекрасно узнавших друг друга, стали пить вместе, объединяемые своей профессий и неудачей.
Между тем в соседней комнате, куда теперь закрыли дверь, будущие офицеры, с беззаботностью своего возраста, продолжали на этот раз без помехи свой прерванный завтрак; только разговоры приняли несколько более серьезный тон. Говорили о приеме императрицы, о полученных обещаниях. Она была так приветлива и любезна со всеми, что многие удивлялись: она как будто осталась верна прежним традициям, и ее двор походил на салон предместья Сен-Жермен. Там слышались имена старой аристократии, и жена Наполеона проявляла явную слабость к громким титулам.
– Чего же вы хотите? – пожал плечами д’Орсимон. – Прошлое еще слишком живо в ее памяти; ведь это же ее собственный круг.
– Ну, не особенно, – поджал губы д’Отрем, – ее род не из очень знатных.
– Однако это не помешало гильотинировать Богарне, – заметил Мартенсар.
Гранлис улыбался своей тихой улыбкой, слушая эту болтовню.
– Вы правы, – продолжал д’Отрем. – Императрица знала настоящих дворян только в передней гильотины. Но надо сознаться, что теперь она готова оказать им всякие услуги. Она добрая женщина.
– Может быть, – усмехнулся Микеле, – только для других, а не для своего собственного супруга.
Кое-кто рассмеялся.
– О, ее супруг! Этому-то она дала себя знать! – подмигнул Иммармон.
– Послушайте, господа, – вступился Мартенсар, – это – ваша благодарность за все милости императрицы? Подумайте лучше о тех, кто пользуется этой самой императрицей, чтобы добыть себе места, деньги, чины, а у нее за спиной ее же злословить!
Фраза была резка, в особенности в устах всегда угодливого и любезного молодого человека.
– Вы правы, господин Мартенсар, – поддержал его Гранлис.
– О, пожалуйста, не величайте меня господином… Просто Мартенсар! Я только сын буржуа, не больше!
– Простите, – улыбнулся снова Гранлис, бросив взгляд на своего соседа справа, – ваша правда; я не имею никакого права… Да, я первый подтверждаю, что императрица Жозефина – сама доброта; я лично должен быть вдвойне благодарен ей за прошлое и за настоящее.
– В добрый час! – воскликнул Мартенсар. – Это хорошо сказано!
Он дружески протянул через стол свою руку Гранлису, тот после минутного колебания, скрыв свое удивление, дружески пожал протянутую ему руку. Д’Отрем и д’Иммармон молча переглянулись.
Рантвиньи – может быть, без всякого намерения – еще усилил неловкость положения.
