однажды мы станем взрослее. раскидает судьба по разным мирам. ты просто поймешь насколько с ним пусто, а я не забуду достроить наш храм.
мокрое сердце, выжженная грудь, наши потерянные лица. ты мой Освенцим в платье из мук.
длинная ночь, бессонное утро, все слишком просто-
ты моя карма пьяного стука.
странные люди, ненужные старые мысли. ты моя сладость с оттенком хичкока.
белый потолок, влажные женщины. я не один,
только хули вот толку.
в постели-
она чуть проще проститутки, не знает много поз и стонет тише. я в прокуренной квартире
коротаю уныло сутки, закрываю уши
чтобы без нее тишину не слушать, и перепонки рвут немые стуки.
я тебя случайно скушал.
она не любит пить что покрепче, ненавидит «волка» Стейнбека. ее медовые зрачки – мой тлен и кича, на решетках ее запах, держу тебя за плечи.
наложи на сердце снимок
или выжги. я тебя искал
еще во времена бетонных дней
в этой неправдивой жиже.
и не нашел,
теперь не те мне стали ближе.
пыль на подошве старых кед. за спиною сумка. В ней Кафка и черный чай. у тебя с Москвы на вечерний билет. я здесь немного без тебя одичал.
я взволнован наверно. Впервые за полгода. осторожно смотрю в лица прохожих. в самых разных углах этого милого города
о тебе осень шепчет у шеи по коже.
я с работы домой. Из дома обратно. ем немного, но писать почти перестал. и вроде все хорошо, и вроде все внятно, и все так же винстон сжимает гортань.
отмеченная маем, привет тебе. твоим конвертам, что пахнут чем-то родным. сердце, прости, ты кажется снова в беде. дай бог, чтоб оно еще было пригодным.
На общем балконе ветер срывает уголек сигарет. Зима нагло смеется в лицо минусом ртути. Мы пьяные замерзшие встречаем рассвет, чтобы снова под вечер сбиться с пути.
Зачем ты плачешь голосом джульетты. Мне нужен смех твой каждую секунду. Это все уже куда-то под вены мои вшито. На замерзшие пальчики маленькие дай подую.
Онемевшими пальцами,
нащупав шарф на шее,
сдавить хотел,
но поздно.
Ты меня к себе уже пришила.
и я,
поддавшись,
пришился тоже.
Ну и рожи
теперь
у нас двоих.
Один смеется,
когда другому хорошо.
Другой грустит,
когда первый злится.
эта больная любовь
которая
больше
никому не снится
Она постоянно
хотела трахаться.
А я,
будь проклят,
просто
