не станет уже слишком поздно.
– Вряд ли это ваша вина, сэр, так? Она ведь так и не отправила письмо, верно? На нём ведь нет почтового штампа, или есть? Оборотную сторону картины вряд ли назовёшь Королевской почтой, согласны? Во всех отношениях, нет. Она нашла ему лучшее применение; так что вы ни в чем не виноваты и свободны.
– Почему она спрятала письмо сзади на картине?
– Вы уверены в том, что это сделала она? У вас нет на то свидетельств.
– Ну, тут ты прав. Но письмо не могло спрятать само себя сзади на картине. Вряд ли найти ему лучшее применение, чем было спрятать его там, согласен? Мусорная корзина была бы лучшим местом.
– Но вы ведь не знаете, она это сделала или нет. Это спорно.
Мортон смотрел на Фрэнка изучающее, или так казалось; на самом деле он думал об этой женщине и о тех, кто мог бы желать причинить ей зло и ответил:
– Думаю, мне бы хотелось знать, где г-н Корвуд купил картину.
Фрэнк поднял брови и встал, собрал чашки и положил их в остатки завтрака Мортона.
– Ну, я пошёл – сказал он.
– И что намерен делать?
– Сгружу это все миссис Чар и буду читать свою Библию. Хочу поискать шутки. Вы заставили меня задуматься над этим.
– Хорошо, иди.
Фрэнк дошёл до конца комнаты, поставил поднос в кухонный лифт и произнёс из полумрака:
– Подумайте вот над чем, меня нельзя понять мирскими умозаключениями. Я праведник благодаря Откровениям Иоанна Богослова.
– Хорошо, когда у тебя слуга праведник.
Фрэнк спустился вниз, и дверь с шумом захлопнулась за ним. Мортон не хотел лишать человека его религии, если ему так искренне комфортно, но Фрэнк нравился ему больше, когда он делал всё, как в комическом выходе слуги из мюзик-холла. После тридцати одного года в британской армии Фрэнк был совершенным денщиком, лгуном, воришкой и эстрадным артистом. Он умел готовить, гнуть свою линию, спорить с кредиторами, делать замечание по этикету и пародировать всех офицеров, которым он когда-либо служил. Мортон был уверен, что он и его пародирует, или, по – крайней мере, делал это, пока в нем не проявилось кальвинистское неприятие юмора. Фрэнка нужно было выводить из приступов подавленного настроения, подумал Мортон; нужно, чтобы его захватил новый интерес.
Что ж, может, устаревшее письмо от Кэтрин Джонсон, как раз могло бы это сделать.
Он поднялся наверх в комнату, которая служила ему и как спальня, и как кабинет, заваленный теперь реликвиями жизни после тюрьмы. Он отшвырнул поношенные сапоги, в которых он топал из Трансильвании, соломенный чемодан, который был всем тем, что он мог себе позволить в Клуже.[10] Отодвинув брезентовую куртку, которую он носил, будучи палубным матросом на пароходе на Дунае, сел за пыльный письменный стол.
Его мучило то, что от неё не было письма. Может, она не знала, что он выбрался. Может быть, она думала, что он мёртв; она жила в мире проституток и нищеты, редко читала газеты, никого не знала. Он вздохнул. Во время поездки
Клуж – жудец или уезд в Румынии
