нос, серые глаза – такие по городу толпами бродят. – Вот этот парень представится санитаром клиники СОМНО Петером Холечеком и спросит тебя: «Как давно вам поставили диагноз?», ты ответишь: «Еще зимой». Он спросит: «Диагноз установила профессор Янсоне?», ты ответишь: «Нет, это был профессор Шварке» – эти фразы будут паролем. Он тебя проводит в клинику, позже посадит на корабль контрабандистов. Ты можешь полностью положиться на него, если только он произнесет пароль, если же нет, значит, что-то пошло не так и тебе придется немного полежать в стационаре, до решения твоего вопроса. Операцию до и после разведшколы тебе будет делать завотделением Богуслав Пекстис, он тоже немного в курсе происходящего.
Дядя Роланд еще минут двадцать описывал мне последовательность всех моих шагов и действий в клинике, на звездолете, а затем на Олероне в разведшколе.
– Ну и самое главное, Яр, – подытожил дядя Роланд. – Рано или поздно к тебе подойдет человек, протянет вот такую зеленую пуговицу и скажет: «Мне кажется, вы очень небрежны. Это ведь вы обронили?» Ты достанешь свою пуговицу, покажешь ему и ответишь: «Вы не правы все, свое я всегда ношу с собой». Это будет твой личный связной с подпольем, все его указания надо исполнять, потому что он – это рупор подполья. Забери себе эту пуговицу и смотри не потеряй, – сказал дядя Роланд.
Я взял из его открытой ладони пуговицу в руки: тяжелая, большая, диаметром примерно как пятимарковая монета. Блестящая, зеленого цвета, с выпуклым витиеватым серебряным узором.
– Ну, наверное, пока все, мне не звони, дальше тебе по большей части придется полагаться на себя. Я хоть издали, но все равно буду за тобой приглядывать и по возможности подстраховывать.
– Спасибо, – сказал я.
Дядя Роланд испытывающе посмотрел на меня:
– Нет, Яр, не надо меня благодарить. Я тебя не в парк аттракционов пригласил. Твои бы родители не обрадовались бы, а еще мне и по шапке надавали, если бы узнали, во что я тебя втянул. Просто наступает время, и перед каждым человеком обязательно встает выбор: либо ты что-то делаешь во благо других, либо просто коптишь небо до самой смерти, как тот пескарь, который всю жизнь боялся выбраться из-под камушка, предпочитая ни во что не вмешиваться, наблюдая со стороны, какой в его пруду творится беспредел, переживая исключительно за свою шкуру. По ночам мечтая о том, что, возможно, кто-то придет и поменяет все в один миг, сделает этот мир лучше и справедливей. Так вот мы с тобой и многие другие, что рискуют своим благополучием и жизнью, и есть эти кто-то. Ладно, Яр, мне пора, держи краба, – дядя Роланд встал и протянул мне ладонь. – Удачи тебе, и береги себя.
– Спасибо, дядя Роланд! Не сомневайтесь, все будет хорошо и, честное слово, я вас не опозорю, – крепко пожал я ему руку.
– Я не сомневаюсь, – сказал он, надевая фуражку. – Все пока.
Дверь за ним закрылась, оставляя мне вопросов больше, чем ответов. Но с другой стороны, как он говорил, надо успокоиться
