пухнут, и осеньОбреченно и царственно платье помятое сбросит.
Это вновь престарелые статуи Летнего сада
В деревянные нужники спрятаны от снегопада.
И Ахматова Анна – Фонтанного дома мимо
Пролетая, шепнет: «Разлучение наше мнимо».
«Ветер памяти дует сильнее…»
Ветер памяти дует сильнее,
выдувает дни и недели,
выдувает сны и событья,
выдувает даты и чувства,
и туда, где темно и пусто,
возвращает первые звуки,
золотые запахи детства,
где меня находят в капусте
или аист приносит – неясно
и неважно пока, откуда
и куда – игрушки и люди.
Вечер дышит полынью и мятой
и парным молоком, и дымом —
это первые желтые листья
преют в первом костре несмелом,
и крапивы крутое пламя
терпеливо теряет силу,
и урюка янтарные бусы
высыхают на плоской крыше,
а в тарелке косточки плачут
огорченным вишневым соком:
разлученные с ними вишни
в медном тазе кипят послушно.
Лето плавно впадает в осень,
с тонкой талией балериной
кружат желто-черные осы
над пушистой сахарной пенкой,
что снимает серебряной ложкой
молодая живая мама,
а другой своею рукою
гладит кудри мои льняные.
Потому ни муха-крикуха,
ни оса – меня не ужалят,
и гусыня не клюнет в темя,
и корова не забодает,
не пристанет ко мне зараза,
даже баба-Яга не сглазит,
даже молния не вонзится,
а змея – в ужа превратится!
Ничего со мной не случится,
пока мама варит варенье,
пока сладкой пенкою время
в голубой пиале хранится.
Ничего со мной не случится,
ничего, никогда не случится,
кроме жизни! И та промчится…
Аркадин (Онгейберг) Дмитрий
(Израиль)
«Не надо думать: «Что потом?..»
Не надо думать: «Что потом?»
И не печалиться притом,
когда с тобою шепотом,
простится век шальной.
И отмщенье, аз воздам,
кто сам возьмет, кому раздам,
кому-то яблочный «Агдам»,
кому – то мозг спинной.
Кому деньгами на суде,
кому кругами на воде,
сынам нигде или везде,
отцовством между делом.
Хоть Магендовид или крест.
Жизнь, как халва в один присест,
тошнит кого-то, кто-то ест,
на фоне сине-белом.
Как исчезает с евро знак,
с тобой случится тоже так.
Быть распыленным аки злак,
скажем на косогоре.
Ничто не вечно под луной,
лежи иконой не страстной, —
случайной книгою одной,
на каменном заборе.
