почти уверовавшей в бога —
и батюшка доволен: очень много
пожертвований сделано сегодня,
и значит, можно будет перекрасить
облупленные стены старой церкви
и купол, наконец, позолотить.
Нет, всё-таки, как кстати, как удачно
к сезонному весеннему ремонту
Христос воскрес – воистину воскрес!
Сменилась власть у нас, и значит, скоро
изгнанники в дома свои вернутся,
и некоторых встретят как героев,
ну а кого-то даже наградят.
И я жду человека одного:
когда-то мы безвременно расстались
из-за печальных внешних обстоятельств
и плакали, навеки разлучившись, —
оплакивали, словно над могилой,
утраченные для себя тела.
Что толку от пустых воспоминаний?
Ведь есть у нас теперь все основанья
считать, что будет всё благополучно
отныне в нашем славном государстве.
Зачем мне отвоёвывать всё то,
что мне и так принадлежит по праву?
Кому и что я должен доказать?
Что если титул мой и трон похищен,
то вряд ли вор царём хорошим станет?
Самой природой будет он наказан —
не он царём рождён был, не ему
судить и властвовать в моих пределах!
А я себе ни в чём не изменил,
сопротивленье было бы позором,
поскольку знаю, с кем имею дело.
Но пусть об этом знаю только я,
и пусть никто молиться не мешает
мне о моём потерянном народе.
«Россия есть Израиль», – царь сказал
и свой народ повёл на возвышенье,
когда-то именованное Лобным,
Голгофой – на исконном языке.
Вообразив себя то ли Мессией,
то ль новым Моисеем, он решил
освободить избранников из рабства
и провести их через море соли —
так, чтоб вода морская расступилась.
Но не учёл могущественный царь,
что мало здесь одной монаршей воли,
что в человеке пострашнее волны.
Что не спасти его и не возвысить
ни соляным столпом, ни крестовиной.
Один поэт, актёр и драматург
(действительно ли он существовал?)
обмолвился однажды, что театру
подобен этот мир, и что не стоит
серьёзно слишком к жизни относиться,
как будто что-то, кроме смены масок
и декораций, можно в ней найти.
И автора за мудреца сочли.
Вот только жаль, что он не объяснил
значение последней мизансцены,
где
