до окаменелости рыба неизвестной породы. Рыбу эту для удаления излишков соли вываривали и подавали в уже остывшем виде. Есть её не могли даже наиболее проголодавшиеся бойцы, выделявшиеся стальными желудками, поэтому все морепродукты вместе с остальными пищевыми отходами планомерно поступали на свинарник – как оказалось, был здесь и такой – и в разбавленном помоями виде поедались свиньями. Как это было возможно, Артур, однажды из интереса попробовавший «соление», представить себе не мог.
Вилки и ложки в солдатской столовой были алюминиевыми и состояли из трёх неразъемлемых частей: 1) держало, 2) стебель держала и 3) едало. Эти предметы были полны скрытого смысла. Бросалось в глаза, что некоторые из них были перекручены вокруг своей оси неведомой могучей рукой. Стебель держала в некоторых случаях имел изгиб в полоборота, в иных – целый оборот. Оказалось, что таким образом метится посуда старослужащих: каждому полуобороту соответствовало полгода. Использование военнослужащими предметов, не соответствующих своему сроку службы, не поощрялось.
Артуру досталась заурядная прямая ложка. Прямо в углублении едала неведомым мастером была выгравирована надпись «ищи, сука, мясо!». Задача была непростая: мясо в котле действительно найти было трудно. Принимаясь за еду, он слышал, как за спиной кто-то проворчал:
– Суп кандей из свежих мудей…
Ефрейтор Гребе ел не торопясь, но быстро. Это происходило оттого, что к первому он не прикасался вообще, второе вяло ковырял своей накрученной вилкой и медленно и надменно выпивал только компот. Ему и не нужно было набивать брюхо в общей столовой: старослужащие и сержанты имели возможность питаться отдельно. Для этого существовала каптёрка, где ротная элита нелегально варила настоящую картошку (остальные довольствовались безвкусными картофельными хлопьями), в которую, судя по распространяющемуся из каптёрки запаху, щедро наваливалась неизвестно откуда добываемая свиная тушёнка.
Гребе исповедовал тот принцип, что командир заканчивает приём пищи последним. Это означало, что после того, как опустеет ефрейторская кружка, тут же звучала команда «Встать-строиться!». Личному составу приходилось укладываться в отведённые судьбой примерно сто восемьдесят секунд.
После обеда ефрейтор Гребе, вместе с остальными командирами, привёл подчинённых в специальное помещение на собрание. Это специальное помещение называлась «ленкомната». То есть, конечно, давно уже переименовали её, Ленин-то не в чести теперь, но в народе каким-то образом сохранилось прежнее название.
Стены ленкомнаты были увешаны репродукциями портретов выдающихся полководцев. Тут же располагался стеллаж с идеологически выдержанной литературой, весьма немногочисленной, перед ним – небольшая трибуна с кирко-лопатным гербом, по бокам – цветочные горшки с чахлой геранью, в углу – большой плазменный экран телевизора. И множество сбитых рядами стульев, на которых
