запали в оперативную память личного состава.
Любопытной особенностью являлось то, что старослужащие, когда им приходилось двигаться в общем строю (например, в столовую), глотки не рвали, ограничиваясь музыкальной вставкой после первой строки. Запевала выводил:
– Солдат-отличник в армии маяк…
– Ху@к-ху@к! – рявкали «деды», считая на этом свой вклад законченным.
Впрочем, гораздо больше молодым бойцам досаждал так называемый «сонтренаж». Это повторялось каждый раз утром и вечером: «Взвод! Сорок пять секунд – отбой!.. Так, ёмть, херово… Очень херово! Сорок пять секунд – подъём!». Полчаса такой тренировки выматывали больше, чем день занятий на плацу.
Койка Артуру досталась на втором ярусе, поэтому прыгать приходилось, как зайцу. Оправдывать, так сказать, свою фамилию. Случалось, что под ним иногда, отдыхая, возлежал рядовой Лукинский – его кровать находилась как раз под Артуровой – возлежал, заложив руки за голову и забросив ноги в своих знаменитых кроссовках на перекладину. И случай его присутствия являлся несомненным благом, ибо, быстро утомляясь разворачивающимся вокруг него шоу, он начинал «звездеть»:
– Гребе, блин, кончай! Задрал уже! Голова от твоих дýхов кружится! Только, ять, пыль поднимаешь, уставник куев…
Это, хотя и не сразу, действовало. Кроме того, порой отделению получалось уложиться в отведённые секунды, и тогда удивлённый ефрейтор, пожимая плечами, оставлял их в покое. Впрочем, к этому моменту отделение обычно больше походило на приёмный покой морга, чем на боеспособную единицу. Как выразился взводный поэт Серёга Степанов:
– Лежит без движенья солдат ПВО. Не пулей убит – за@бали его…
Всё изменилось, когда Лукинский узнал, что Артур родом из того же города, что и он. Мало того, и жили-то они, оказалось, на соседних улицах. Правда, встречаться не приходилось – ни тот, ни другой друг друга не припоминали.
Появилась некая земляческая определённость:
– Так, блин, – решил Лукинский (который, впрочем, охотно откликался на кличку «Лука»), – после присяги будешь у меня стажёром. С командиром взвода я договорюсь.
Конечно, стажёрство не избавило Артура ни от «сон-», ни от других видов тренажей. Приходилось и в противогазе до умопомрачения нарезать круги по плацу, и преть в омерзительном своей изощрённой вонью костюме химзащиты, и ровнять по специально натянутой нитке матрасы коек, и драить «полá»… Последнее было особенно обидно и бессмысленно: ну, пробежит рота по свежевымытому полу – и всё, начинай сначала… Вот, правда, ни разу не попадалось ему убирать сортиры. Бог миловал.
Постепенно, как ни странно, к такой жизни вырабатывалась привычка. Дни летели ласточками – хотя, по местному колориту, следовало бы сказать, летучими мышами. Но не было тут летучих мышей, да и откуда бы им взяться… А вот крысы были – обычные, не летучие. Хотя вот тоже – откуда?
– Эй, Заяц, быстронах к Пидадону!
Вообще-то
