ботинки со свинцовыми подошвами скользили на гладком полу. Я пытался приспособить свой шаг к легкой, размашистой походке Арсеньева, но мне это плохо удавалось.
Коридор завернул вправо. Арсеньев скрылся за поворотом.
– Вот черт!
Я поскользнулся и шлепнулся на пол.
– Ну что там случилось? – спросил Арсеньев.
– Ничего.
– Ничего, так идите!
Я встал на ноги.
– Может быть, вернетесь, Шеманский? – раздался в шлеме голос Максимова.
– Нет.
Арсеньев поджидал меня, нетерпеливо постукивая перчаткой по стене.
– Старайтесь не отставать.
– Хорошо.
Мы прошли еще несколько десятков метров. Коридор кончился. Впереди была массивная металлическая дверь.
– Вхожу в зону, – сказал Арсеньев. – Вы слышите, Юра?
– Слышу.
Арсеньев открыл дверь, и мы начали спуск по винтовой лестнице.
Я изнемогал под тяжестью баллона. Дышалось с трудом. Липкий пот заливал глаза. Казалось, что этому спуску не будет конца. Низ лестницы терялся во мраке.
– Осторожно! – сказал Арсеньев. – Не споткнитесь.
Я почувствовал под ногами пол.
Арсеньев зажег висевший у него на груди фонарь. Мы находились в большом зале, облицованном белой плиткой, со множеством панелей на стенах.
– Как связь, Юра? – спросил он.
– Ничего. Много помех.
Их голоса прерывались в наушниках моего шлема треском разрядов.
– Пишите, Юра, – сказал Арсеньев.
Он начал диктовать цифры, перемежающиеся короткими фразами: «жесткая составляющая», «градиент», «вектор».
– Перестаньте сопеть, Шеманский, – неожиданно сказал он. – Вы что, плохо себя чувствуете?
– Нет.
– Если вам трудно дышать, прибавьте кислорода.
Я повернул рычажок на груди. Сразу стало легче.
– Все? – спросил Максимов.
– Все. Сейчас я пройду в сектор А-три. Оттуда, наверное, связи не будет. Вы, Шеманский, ожидайте меня здесь. Слышите, Юра? Шеманский остается в диспетчерской.
– Слышу.
Арсеньев пересек зал и шагнул в темный проем. Некоторое время я еще видел отблеск его фонаря на стенах уходящего вдаль коридора.
В шлеме опять раздался голос Максимова:
– Алексей Николаевич!
– Да.
– Хорошо бы попытаться там снять векторную диаграмму вторичного излучения.
– Попробую, если…
Дальше я не расслышал. Мешал треск разрядов.
Прошло минут пять.
– Ну, как у вас дела, Шеманский? – спросила Беата.
– Стою, как соляной столб.
– Вот и умница! – В ее голосе мне почудилась насмешка.
