в штабе привыкли к этой батарее и уже не выходили на крыльцо следить за ее снарядами и мерить полет ядер шагами и минутами. Многие успели разглядеть и ядра, которые были весом в 32 фунта и больше. У меня лежало два под столом, вместо скамейки. Одно из них ударило в самый штаб, в стену, откатилось и было принесено казаком. Другое я поднял сам на берегу. Скоро этих ядер уже никто не брал и не трогал. Они лежали в разных местах, не привлекая ничьего внимания. Все привыкли к ним. Привыкла пристань, привык 4-й номер, привык и базар. На базаре даже знали, куда какая амбразура стреляет.
Купец, начавши рассчитываться с покупателем, вдруг взглядывал в гору и замечал выстрел – облако белого дыма:
– Ну, это на пристань! – говорил он и опять опускал глаза на счеты и начинал брякать: – Сигары – 75, за паюсную икру – рубь пятнадцать, да рюмка водки… А вот это к нам жалует!.. Рюмка водки – 20 копеек! 20 да 15–35, да 75, это рубь десять! Да рубь – два рубли десять!
В это время ядро гудело над самою его палаткой и шлепалось сзади, саженях в двух. Купец не смущался нисколько, как будто не его дело.
– А вот это по кораблям! – говорил он, заметив третье облако, и в самом деле ядро падало в бухту.
Вскоре, однако, услышали мы, что на базаре убило двух человек, потом одного на пристани и в то же время четырех ранило.
Мне должно было каждый день ходить мимо пристани, относя бумаги к дежурному генералу; я зашел и спросил, в каком месте ударило ядро: мне показали в досках небольшую пробоину, покрытую кровью. В балагане, подле бухты, лежал убитый матрос под своей шинелью. Страшно было взглянуть: почти ничего человеческого не осталось в трупе: сложены были какие-то почерневшие куски. Мне рассказали, что при этом одному офицеру Московского полка, приехавшему с Южной стороны за приемкой туров, оторвало ногу, и еще сильно ранило трех женщин. Тут же на берегу я увидел несколько ядер, прилетевших с «Марии». Они омывались волнами, обрастая водяным мхом.
Базару велено было сниматься и переходить за гору, немного правее Северного укрепления. Но купцы поднимались неохотно. Между ними возникали споры: отчего я прежде перейду, а не ты? О ядрах никто и не думал. Один из соперников Александра Ивановича решительно говорил, что он не пойдет до тех пор, пока не снимется
Александр Иванович. Все перебрались, а они двое еще воевали. Соперник, между прочим, носил в кармане табак, который тихонько показывал офицерам, в улику Александра Ивановича, и говорил почти шепотом, косясь на одесскую палатку:
– Помилуйте, господа! Вот до чего дошел: какой табак за полтора рубли продает, а сам его тут же, у татар, за семь гривен покупает! Вот взгляните!..
К сопернику явились наконец жандармы, но он послал жену к дежурному генералу просить заступничества… Жандармы примирили их, пригрозив поломать палатки у обоих.
И вот, казалось, все перешли на новый базар. Но нет! Осталась под ядрами одна таинственная палатка, не спорившая ни с кем и неизвестно как не замеченная жандармами. Палатка, по-видимому, была пустая, закрытая
