лежало постоянно 66 журналов на разных языках: на одном столе брошюры и газеты, переменявшиеся через неделю; на другом ежемесячные журналы, которые не снимались в продолжение месяца и более. Стены были оклеены лучшими обоями. В простенках между окнами и на стене рядом с дверью висели превосходные ланд-карты, стоившие Библиотеке около 15 тысяч. Они были устроены на блоках: желающий мог спустить карту для рассматривания и потом снова поднять. Мебель этой комнаты была изящна и покойна до последней степени. Все это цельное красное дерево. Посредине стены, противоположной входу, был вделан чугунный камин.
Как хорошо и приятно было усесться в этой комнатке и читать, несмотря на то что вокруг Библиотеки летали бомбы и ядра и нередко лопались под окнами в саду; несмотря на то что нестерпимый треск и гул раскатывался кругом (в особенности, если стреляли на 3-м бастионе), и стекла дребезжали, а иногда и вовсе трескались и падали, звеня, на пол. Под конец не было ни одного живого окна во всей Библиотеке, а где-то были высажены бомбами целые рамы. Скорее этот гром и опасность придавали еще большую прелесть заветному уголку; всеми думами несся в гостеприимную светлую комнату, к столу, покрытому печатными листами. О, как приятно было там! Мне кажется, там и умереть было бы легче. Две жизни чувствовал в себе, сидя в мягких креслах и читая какой-нибудь увлекающий листок, принесшийся бог весть с какой стороны: или из далекой и милой России, откуда смотрели на нас тысячи родных очей; или с берегов Франции и Англии, от наших европейских учителей… Сто раз спасибо, столько раз, сколько пролетало над нами бомб, – спасибо тем, кто приказывал отпирать двери Библиотеки в это грозное время, кто думал о ней до конца!
Верхний этаж Библиотеки занят был также шкапами красного дерева (в ту пору пустыми) и, кроме того, разными морскими инструментами.
Вот в каком виде была Библиотека во всю осаду. Мне очень лестно первому сказать о ней печатное слово, о ней такой, какой мы знали ее в наши тяжкие дни. Воображал ли кто из наших русских друзей, что мы, в Севастополе, во время неслыханной осады, имеем Библиотеку и читаем 66 журналов! Я говорил о ней тогда в моих «Севастопольских письмах», но весьма кратко.
В последнее время Библиотека заключала в себе 12 тысяч томов. Все это устроилось очень просто: моряки постоянно вносили в пользу нее два процента со своего жалованья.
Ходило читать в Библиотеку не очень много. В первое время, до июля, вы могли найти в читальной комнате вдруг человек шесть-семь. Потом число читающих стало уменьшаться. В августе в иные дни не было никого, а Библиотека все-таки отворялась и запиралась по положению, и в передней стоял часовой. Мне случалось нередко сиживать там одному, и тогда, признаюсь, читалось плохо. Было жутко, и я никак не мог забыться и не слыхать выстрелов. Говорят, одному и у каши неспоро. Я бросал чтение и начинал считать падавшие бомбы. А когда сидело пять-шесть человек, чтение не шло только сначала; но потом, видя, как все спокойно сидят
