шторма и ни один из матросов не спасся от разъярённой стихии.
– О Аллах! Смилуйся надо мной, – запричитал несчастный, – о, это самый чёрный день в моей жизни!
Но беда никогда не приходит одна. Когда, убитый горем, на подгибающихся ногах и постаревший на добрый десяток лет, он вернулся к дому, там его уже поджидал новый удар: прекрасный, богатый дом его сгорел дотла, а с ним и ковры, и шелка, и парча. Драгоценные каменья и золото растащили воры. Остался он теперь один, без денег, без крова, не имея ничего, кроме безутешного горя. «Что я теперь? Без моих богатств кому я нужен? Конченый я теперь человек, – в исступлённом отчаянии думал он. – Разве смогу я теперь гордо стоять среди тех, кто уважал меня раньше? Разве хватит сил человеческих, чтобы в такой беде начинать всё сызнова?! Нет, нет, невозможно это!» Собрал он остатки мужества и душевных сил и бросился в море с высокой скалы. Бурлящие пенные волны сомкнулись над его головой, а он… он продолжал падать, и бесконечным было это падение. Но не захлебнулся, не утонул он, море выбросило его на влажный песок неведомого берега. Там и лежал Омар, в грязных лохмотьях, щурился от ослепительного солнца и всё никак не мог понять, что он снова в этом мире и всё ещё жив.
Подул ветер, и песок попал в глаза.
– Ничего не хочу, только смерти! – прохрипел он безмолвным, лазурным небесам, осознав наконец, что смерть не приняла его. – Не могу я жить больше!
Ответом ему была лишь тишина да лёгкий шелест прибоя и шуршание песка. Наконец он поднялся и начал карабкаться на скалы, что высились над берегом. Вокруг было так хорошо, но думал он только о смерти.
Долго ли, коротко ли, случилось так, что обезумевший от отчаяния Омар брёл по улицам города, и никто не признавал в нём некогда богатого и знаменитого даже за пределами своей страны купца. Его пинали, отшвыривали в сторону с дороги, мальчишки улюлюкали ему вслед.
И вдруг шум и гомон толпы прорезал дикий вопль: «Смерть шаху и наместникам!» Это вопил сумасшедший бродяга, который в припадке бешенства, размахивая ножом и распихивая людей, продирался к шаху. Вот остался позади окровавленный труп начальника стражи, вот упал один телохранитель, другой, вот уже сталь ножа зловеще сверкнула перед грудью шаха. Но в эту секунду кто-то отчаянно вцепился в шею бродяги, и вот уже в бешеной схватке покатились двое в пыли, оставляя за собой следы крови, клочья одежды и волос. Блеснула сталь клинка телохранителя, подлетевшего к ним, словно буря… всё стихло… из клуба оседавшей пыли выкатилась окровавленная голова безумца.
– Стой, – приказал шах, когда Омар кинулся было бежать прочь (ибо это был он, тот некто, спасший жизнь шаху), надеясь изыскать другой способ лишить себя жизни, раз уж этот не удался. – Подойди ко мне, мой почтенный друг, ибо я не могу отпустить тебя, не вознаградив за великую услугу, которую ты оказал мне.
– О ваша светлость! – ответил Омар. – Не надо мне никакой награды, умереть я хочу, и только!
– Умереть? –
