из нас лучше понимает свои интересы, – проговорил он, запечатывая письмо. – Не желаете быть моим другом? Что ж, тогда мы станем врагами. Спите спокойно в объятиях своих любовников, когда придет время, я вас разбужу! Однажды я могу стать герцогом Калабрийским, и вам прекрасно известно, моя кузина, что это – титул наследника трона!
Начиная со следующего дня отношение Карла к принцу Андрею разительным образом переменилось. Он принялся осыпать венгра знаками самой живейшей симпатии и так искусно угождал его желаниям и вкусам, что даже брат Роберт поверил, будто герцог Дураццо не только не является противником коронации Андрея, но и всем сердцем желает, чтобы последняя воля его покойного дяди была исполнена. А если кому-то и могло почудиться, что он действует против принца, то оправдание было у Карла наготове: нужно было утихомирить неаполитанский люд, который в первом порыве ликования мог восстать против венгров. Герцог со всей горячностью заявил, что от души ненавидит многих придворных, своими советами вводящих Иоанну в заблуждение, и готов всячески содействовать брату Роберту в том, что касается свержения ее фаворитов, любыми средствами, какие бы судьба ему ни предоставила. Доминиканский монах едва ли поверил в искренность этого нового союзника, но с радостью принял его предложение всячески поддерживать принца Андрея, которое могло оказаться его воспитаннику очень полезным. Столь внезапную перемену в герцоге Дураццо он приписал их с королевой недавней ссоре и решил извлечь пользу из его мстительных чувств. Как бы то ни было, Карл в считанные дни сумел настолько расположить к себе принца, что они стали неразлучны. Когда Андрей отправлялся на охоту – развлечение, которое он предпочитал всем другим, – Карл Дураццо с радостью одалживал ему свою свору и соколов, а когда верхом прогуливался по городу, герцог гарцевал рядом с ним. Карл потакал всем капризам принца, подталкивал к излишествам, распалял его гнев. Одним словом, он уподобился гению-хранителю, временами доброму, а временами – наоборот, который направлял помыслы Андрея в нужное ему русло и руководил его поступками.
Иоанна вскорости разгадала этот маневр, поскольку ждала чего-то подобного. Одного ее слова хватило бы, чтобы погубить герцога Дураццо, однако опускаться до столь мелочной мести она не пожелала, ограничившись глубочайшим презрением. Придворные разделились на две партии: с одной стороны венгры под предводительством брата Роберта, открыто поддерживаемые Карлом Дураццо, с другой – вся неаполитанская знать, во главе которой встали князья Тарентские. Иоанна, подпавшая под влияние вдовы великого сенешаля и двух ее дочек, графинь Терлицци и Морконе, а также донны Канции и императрицы Константинопольской, встала на сторону неаполитанской партии, несогласной с претензиями ее супруга. Первой заботой приверженцев королевы было вписать ее имя во все государственные акты, не упоминая при этом имени ее супруга. Но Иоанна, руководствуясь врожденной порядочностью и чувством справедливости, поначалу отвергала все настояния своей свиты и дала себя уговорить лишь Андреа Изернийскому, одному из самых именитых
