отказ… – начал лепетать Ряскин.
Шматов поднялся, молча подошёл к книжному шкафу и взял устав, – шкаф затрепетал, как старший лейтенант Ряскин.
В присутствии нашего командира трепетало всё. Он только, бывало, возжелает поднять грузное подполковничье тело на второй этаж, как всё в расположении уже приходит в движение: «Шматов, Шматов…» – судорожно проносилось по укромным закуткам, каптёрке и ленкомнате. Эффект был, наверное, как от: «Немцы! Обходят!..» – во время войны.
Привыкший к такому ужасающему влиянию на окружающих своей личности, Шматов пристально посмотрел на совершенно свободно себя державшего младшего сержанта (на меня иногда находила наглость) и обнаружил явное неуважение к Вооруженным Силам, ракетным войскам стратегического назначения и к нему лично. Шматов выпучил бычьи глаза и дико заорал на Ряскина, которого вообще затрясло вместе со шкафом.
– Лейтенант!!! Не видите у своего носа!! Целый день спите! Задницу наели! На губу этого урода!! Разжаловать!!! И в наряд на сортиры каждый день!! А то сам будешь у меня очки драить!..
2
На гауптвахте встретили меня радушно, как старого доброго знакомого, отобрали ремень, оторвали лычки, хоть я и оставался ещё младшим сержантом. Мест в сержантской камере не оказалось, и проще было из меня сделать рядового, чем досрочно выпустить зарвавшегося служаку, какого-нибудь гвардии авиатора из вертолётной эскадрильи.
Трудно было попасть на губу простому смертному солдату. Это было своего рода элитное заведение для отборных разгильдяев, людей, уважаемых солдатской серой массой, – одно на весь огромный гарнизон. Но так я разозлил Шматова, что старшина отдал за то, чтобы меня посадили на трое суток, пакет мыла и пообещал ещё к моему освобождению привезти досок. Тогда я без задней мысли отнёсся к этому обещанию.
Потом, по окончании трёх суток, за отсутствие досок мне набавляли ещё…
Выведут на построение, а там каждый раз называют срок:
– Кошкельдиев!
– Е (они плохо русские буквы выговаривают).
– Трое суток ареста за самовольное оставление части.
– Киселёв!
– Я.
– Трое суток ареста за неуважительное отношение к старшему по воинскому званию. (Ничего себе старший – подполковник целый, как будто это я его сортир заставлял убирать.)
И так вот истекают третьи сутки, я уже весь настроившийся выйти на «свободу», мне говорят:
– Пять суток ареста за неуважительное отношение к старшему по воинскому званию.
Как будто это я виноват в том, что прапорщик доски не везёт.
Через два дня, на третий:
– Десять суток ареста за неуважительное отношение к старшему по воинскому званию.
Я уже стал подумывать и свыкаться с мыслью, что мне с такой
