потому что вопрос с восстанием в Варшаве, начатом поляками без согласования с командованием Красной армии, считался как бы закрытым.
– Никаких, товарищ Сталин, – ответил Жуков. – Немцы плотно прикрыли Варшаву с фронта, ни оттуда к нам, ни от нас туда проникнуть практически невозможно. Мы, как вам известно, послали туда своих представителей, но от них давно нет никаких известий. Аэрофотосъемка показывает огромные разрушения города. Немцы вряд ли будут защищать Варшаву: она потеряла для них практическое значение. Они, к тому же, наверняка отдают себе отчет, что мы город в лоб брать не будем.
– Хорошо, но как только Варшава будет освобождена от немцев, сразу же позаботьтесь о ее населении. И еще: пусть Первая Польская армия первой же и войдет в город.
– Будет исполнено, товарищ Сталин.
– Я прочитал вашу записку относительно использования партизанских отрядов для борьбы с националистическими бандами на Украине и в Прибалтике, – продолжил Сталин, остановившись у противоположного конца длинного стола. – А также о том, что вы считаете нецелесообразным в дальнейшем сохранять представительства Главного штаба партизанского движения при штабах фронтов… – И тут же вопрос: – А кто будет командовать этими отрядами в тех условиях, в которых вы предлагаете их использовать? – И сам же ответил: – Мы полагаем, что представительства эти надо оставить, но придать им новые функции. Не вам же командовать этими отрядами… – И Сталин, прищурившись, посмотрел на Жукова в ожидании ответа.
– Я согласен с такой постановкой вопроса, товарищ Сталин, – не замедлил Жуков с ответом. – При условии согласования всех вопросов с фронтовым командованием.
– Само собой разумеется.
Потом был обед. Стол накрыли на пять персон, но за столом оказались лишь трое: помимо Сталина и Жукова, еще и Берия. Сталин, не ожидавший от Жукова такой покладистости, был весел, шутил, выступал в роли радушного хозяина.
Жуков, которого снова начали одолевать фронтовые заботы, слушал не слишком внимательно, на шутки Верховного отвечал скупой улыбкой. Да и с юмором у маршала было туговато.
– Как вы думаете, товарищ Жюков, сильно изменится советский солдат к концу войны? – неожиданно спросил Сталин.
Жуков почувствовал в вопросе подвох, но какой именно, не понял, ответил осторожно:
– Он и сейчас уже изменился, товарищ Сталин.
– В каком смысле?
Жуков увидел, как насторожился Берия, блеснули стекла его пенсне.
– В том смысле, что стал опытнее, увереннее в военном отношении, в нем укрепилось чувство личного достоинства, гордость за свою страну, армию, коммунистическую партию, ее руководителей…
– Такое изменение нашего солдата надо приветствовать, – подхватил Сталин, – а Лаврентий видит в этом нечто отрицательное для политического единства
