глаза:
– Мы все обречены…
Реактивный гул расколол небо, придавил низкие облака и упругой волной перекатился дальше, за горизонт. Гамалей задрал голову. Ничего не было видно в тягучих ртутно светящихся переливах.
– Всю жизнь хотел стать летчиком, – мечтательно сказал он.
– Ну?
– Думал: возьмут в армию – обязательно попрошусь в летные части.
– Ну?
– Еще мальчишкой бегал на аэродром. Это, между прочим, типичная индивидуальная метка.
– Ну?
– Ну! Все ринулись поступать в политехнический – и я, дурак, поперся…
Упали первые капли дождя.
– Индивидуальная метка, – ежась, сказал Климов. – В девятом классе я простым ножом вырезал черта из корневища, здорово получилось – медовая стружка, запах смолы, прожилки на сосне – теплые…
– Ну?
– У меня отец профессор, – задумчиво сказал Климов. – Отец профессор, а сын, например, краснодеревщик. Впечатляющая картина социальной деградации. Мать легла на пороге и не давала перешагнуть.
Он щелчком отбросил сигарету, она скользнула в траву. Было удивительно тихо. Невидимая птица чирикала в гулких осенних недрах, и от стремительного перещелка ее раздвигалось сырое пространство.
– Но что же мне делать, если я не знаю, чего я хочу! – тонким отчаянным голосом закричал Опольский. – Я могу быть инженером, и только! Что же мне теперь – погибать из-за этого?!
Испуганная птица в лесу умолкла.
– Не профессиональная принадлежность замыкает человека в Круг, – тихо ответил Климов.
– Знаю!
– И не среда обитания.
– Знаю!
– Тогда не кричи, – посоветовал Климов.
На свежих бинтах его проступало слабое розовое пятно.
И Гамалей сказал:
– Человек становится личностью не благодаря обстоятельствам, а вопреки им.
Вдруг осекся, прислушиваясь.
Ясный рокот мотора выплывал из-за леса. На повороте показался самосвал, заляпанный грязью по самую кабину, и, громыхая железом в кузове, мощно устремился вперед. Скорость была километров восемьдесят.
– Сейчас его занесет – и прямо на нас, – замерев с сигаретой у рта, изумленно бледнея неподвижным лицом, прошептал Опольский.
У Гамалея начали расширяться угольные глаза. Климов зачем-то быстро-быстро ощупывал свои карманы.
– Тот самый, – щурясь, сказал он.
– Тот самый.
– Тот самый.
Все трое выпрямились, будто пронзенные, и Опольский застонал, раскачиваясь.
– Ничего не выйдет… Мы, как попугаи, повторяем одно и то же… Судьба… – замотал головой.
Тогда Гамалей поднялся и шагнул на шоссе.
– Куда ты?
– Пусти!
– С ума сошел!
– Говорю: пусти!
– Отпусти
