ловно натянутая бумага и разошлась в стороны неровной рваной звездой.
Краем глаза он увидел, как что-то черное проникает внутрь, все глубже и глубже. Собрав последние силы, Зуав поджал ноги, уперев их в жесткий панцирь, резко оттолкнулся.
Лучше упаду в пропасть, – подумал он.
Но зверь когтем уже зацепился за ребро и потянул к себе. Его пасть раскрылась, обнажая двойной частокол зубов.
Зуав наотмашь, в последний раз ударил топором, разрубив язык и нижнее небо, так что лезвие плотно засело в кости.
Втолкнув рукоять поглубже в пасть, он увернулся от бешено вращающейся головы, схватился руками за коготь, освобождая свое ребро, и полетел вниз.
Больше Зуав ничего не помнил.
Он очнулся лежащим на плоту, в липкой луже, закрывая ладонью рану на животе.
В кромешной тьме легкий ветерок показался ему чудом.
Подняв голову, Зуав вдохнул полной грудью и подумал: опа! я еще живой!
Он обрадовался, сам не понимая почему.
Неожиданно Зуав почувствовал округлость бревен под своей спиной, и грубый узел веревки, вонзившийся в левое плечо. Он едва улавливал солоноватый, терпкий запах, так пахнет кровь и море. Его плот покачивался на волнах.
Зуав ощущал движение воды, но как ни вглядывался ничего не мог увидеть.
В густой тьме, над головой, горело, но не отбрасывало свет, круглое пятно луны. Планета прорезала небо ровно по контуру своего тела и была похожа на белую дыру в темном небосводе.
Он вначале попытался пошевелить рукой, потом потрогал пальцами рану на животе – толстый, скользкий край разреза на коже.
В ушах снова прозвучал тот же крик, который он слышал, когда рубил зверя. Зуав не понимал, что произошло, стало вдруг невыносимо тесно, душно, он больше не был на плоту, над головой повис тяжелый, каменный потолок, а плечи сжали невидимые стены.
Зуав почувствовал, как его дыхание отбивается от твердой поверхности и возвращается, не успевая остыть.
Его дыхание обжигало его же лицо, но Зуав не мог увернуться от этого жара.
Ни одна часть тела больше не подчинялось его приказам. Руки и ноги затерпли и потеряли чувствительность.
Зуав, с трудом, смог повернуть голову. Он больше не видел моргающее пятно луны. Его дыхание исчезало во тьме, оттуда звучал чужой голос.
– У тебя побелели пальцы. Ты очень не внимательный к собственному телу.
Старик приблизился, улыбаясь беззубым ртом.
– Оно у тебя прекрасное. Расслабься пусть кровь свободно бежит по венам, наполняя жизнью твои аппетитные чресла. Все закончилось, ты победил, ты на вершине.
Зуав смущенно опустил глаза. Он не привык, когда мужчина, пускай и старый, его осматривал с ног до головы.
– Не пугайся, ты пришел ко мне за советом, и ты его получишь. Но ты должен знать – только бесполезное дается бесплатно, потому, как оно ничего не значит. Настоящее и необходимое имеет цену. Готов ли ты ее заплатить? Не отвечай сейчас. Придёт время, и ты заплатишь или откажешься платить, но имей ввиду – я беру плату вперед.
– За советом?!
С большим трудом произнес Зуав, он уже сожалел о том, что поднялся на вершину. Это было не соразмерное испытание. Он еще чувствует боль, от того, что коготь зверя разорвал ему живот, а старик бредит какими-то советами?!
– Ты не первый, кто приходит сюда.
Прервал его размышления старик, он присел на корточки, облокотившись спиной о камень.
– И ты не первый, кто решил начать собственное дело. Я был таким же, как и ты… когда-то давно… Тебе необходимо усвоить только одно – все правила сводятся к тому, чтобы вершина никогда не оставалась пустой. Поэтому ты здесь.
Подул сильный ветер, Зуаву показалось, что старику теперь придется долго ждать, чтобы подняться на ноги.
Его дряхлая фигура даже приблизительно не напоминала лик божества. Скрюченные артритом пальцы на руках, узкая узловатая шея с крупным кадыком, как будто он каштан не смог проглотить.
Хотя откуда тут каштаны? – подумал Зуав. – Это странное правило, – сказал он задумчиво вслух.
– Правила не обсуждаются, их необходимо соблюдать. На этом держится весь мир.
Все свои слова старик сопровождал жуткими кривляньями, как будто предупреждая его: не связывайся со мной – я плохой.
Это было странно и необычно, потому что пожилые люди всегда производили на Зуава благостное впечатление.
– Я
