и сосудов, не наделенный ни сознанием, ни волей, ни личностью. Как нейрохирург Александр это хорошо понимал, но сейчас он не был ни нейрохирургом, ни Александром, ни человеком вообще. На медицинской койке лежало просто тело, подключенное к системам жизнеобеспечения и не реагирующее ни на какие внешние раздражители. По печальной иронии судьбы это произошло с человеком, призванием которого было помогать людям, страдающим тяжелыми и опасными заболеваниями мозга.
Более четверти века Александр посвятил науке, изучая механизм функционирования человеческого мозга. Доктор медицины, профессор Гарвардской медицинской школы, он специализировался в области нейроэндокринологии и цереброваскулярной нейрохирургии. А теперь он лежал в глубокой коме на высокой кровати в отдельной палате больницы Линчберга. Точнее, на кровати лежало его физическое тело, а сам он пребывал где-то в другом месте. Это продолжалось долгих семь дней, пока врачи предпринимали все усилия для того, чтобы вывести своего коллегу из коматозного состояния. Все это время его мозг не функционировал, не реагировал на внешние раздражители.
Однако, как потом расскажет Александр, сознание не покидало его, оно функционировало, несмотря на полное отсутствие мозговой активности. Сознание жило своей жизнью, действовало, переживало и фиксировало происходящее с ним. Первым актом его сознания было ощущение или осознание им своей инакости, своего отличия от плотной, темной, холодной и влажной материальной среды, в которой оно находилось. Сознание воспринимало себя не как человека Александра Эбена, даже не как живой организм, а как некую одинокую искорку, случайным образом попавшую в эту чуждую среду. Окружающее воспринималось как нечто знакомое, но отвратительное, мерзкое. Это была шевелящаяся, прорастающая какими-то червеобразными структурами, похожими на корни растений, если наблюдать их из-под земли, красно-коричневая масса, издающая зловоние. Осознание заточения в чуждой и отвратительной среде повергло сознание Александра в ужас и породило желание немедленно высвободиться из этого ужасающего состояния. Но оно не знало, возможно ли это, есть ли место, отличное от этой среды, где оно находилось, казалось, целую вечность, и каким образом оно могло бы отсюда вырваться.
Как только это желание оформилось в осознанное решение, сознание ощутило, как из окружающей тьмы откуда-то сверху к нему приближается нечто иное, нечто отличное от этой материальной среды, настолько отличное, что составляет ей полную противоположность. Это нечто не было холодным, не было темным, не было мертвым. Оно было… прекрасным. Прекрасным в такой степени, что не поддавалось описанию. Сколько ни пытался потом Александр, он всегда ощущал свою неспособность описать это словами. Сквозь обступающую его темную среду сверху пробивались лучи света, которые как бы съедали мрак, рассеивали его, пробивая в нем туннель. Белое сияние, отблескивающее золотом, медленно вращалось,
