когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро. Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: «Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его про…». Буквально так и выразился. «Я, – говорит, – отказываюсь от руководства», – и ушел. Ушел, сел в машину и уехал на ближнюю дачу»[105].
Дальше Берия якобы рассказывал, как члены Политбюро поехали следом – просить Кобу назад на царство, – и он по лицу Сталина увидел, что тот очень испугался. По мнению Берии (в пересказе Хрущева), Сталин решил, что члены Политбюро пришли его арестовать. Его разубедили, и он в результате вернулся на работу в Кремль.
На Западе не могли не ухватиться за этот рассказ. Тиран, которого пришли погубить приближенные, – ах, как все это понятно и знакомо! Вот сейчас его будут душить, а он станет верещать! К тому же происходит это не дома, а, что всегда приятно, в страшной и загадочной России. Опять же, падение гиганта… Людям нравится, когда великие впадают в ничтожество… Шоу!
Однако, похоже, все-таки нафантазировал Никита Сергеевич. Почему-то другие члены Политбюро, которые действительно находились рядом со Сталиным, ничего такого не рассказывали.
Кроме, отчасти, Анастаса Микояна. Тот, который «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича» и который при Хрущеве сам активно участвовал в увлекательной забаве «всё валим на Сталина».
«Молотов сказал, что у Сталина такая прострация, что он ничем не интересуется, потерял инициативу, находится в плохом состоянии… (Вот! Слово «прострация» произнесено. Правда, Молотов всегда это отрицал. – В. М.) Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Он вопросительно смотрит на нас и спрашивает: зачем пришли? Вид у него был спокойный, но какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать.
Молотов от имени нас сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось, чтобы страну поставить на ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин.
Сталин посмотрел удивленно, никаких возражений не высказал. Хорошо, говорит»[106].
Мог бы ответить и словами генерала Булдакова из «Особенностей национальной охоты»: «Ну, вы, блин, даете!» Если, конечно, Микоян ничего не напутал, не подзабыл и не подправил в этой истории. А мог.
Точка Жукова.
Чтобы поставить точку, сошлюсь на мнение Г. К. Жукова, который, в отличие от Хрущева, общался со Сталиным с первых часов:
«Говорят, что в первую неделю войны И. В. Сталин якобы так растерялся, что не мог даже выступить по радио с речью и поручил свое выступление В. М. Молотову. Это суждение не соответствует действительности. Конечно, в первые часы И. В. Сталин был растерян. Но вскоре он вошел в норму и работал с большой энергией, правда, проявляя излишнюю нервозность, нередко выводившую нас из рабочего состояния»[107].
И последнее. Взгляните на график посетителей кабинета Сталина в
1941 год: В 2 кн. Книга 2, 1998.
